Современный трансцендентализм

ПАТНЭМ (Putnam) Хилари (род. 31 июля 1926, Чикаго) – американский логик и философ. Учился в Гарвардском и Калифорнийском университетах. Преподавал в Массачусетском технологическом институте (1961–65), с 1965 – профессор Гарвардского университета. Считал своими учителями Р.Карнапа и Г.Рейхенбаха, однако в последующем испытал все более возрастающее влияние позднего Витгенштейна и американских прагматистов.
Один из ведущих представителей современной аналитической философии, Патнэм с сер. 1980-х гг. выступает с резкой критикой этого философского направления. Спектр философских интересов Патнэма включает философию и методологию науки, философию языка, проблемы логики, гносеологии, философии сознания и этики, философию реализма. Наряду с С.Крипке, К.Доннелланом и др. Патнэм является автором «новой теории референции», направленной против традиционной трактовки значения как двухкомпонентного образования, состоящего из референта и смысла. Согласно этой теории, смысл не определяет и систематически не обеспечивает референцию важнейших категорий языковых выражений, таких, как имена собственные и термины естественных видов. Однако Патнэм не сводит значение термина к его референту и трактует его как «вектор», образованный из нескольких компонентов, отражающих различные аспекты употребления термина. В значении любого термина можно выделить относительно устойчивое «ядро», фиксирующее то общее, что имеется у всех правильных употреблений данного термина. Инвариантность этого ядра обеспечивает преемственность и непрерывность эволюции значений научных терминов. Направленная против тезиса Куна о несоизмеримости научных теорий, эта концепция Патнэма служила обоснованием научного реализма, предполагающего трактовку истины как соответствия реальности. Однако в дальнейшем в ходе исследования природы референции и отношения соответствия между языком и реальностью Патнэм оказался вынужденным отмежеваться от этого уязвимого для критики («метафизического») варианта реализма и сформулировал новую гносеологическую позицию, названную им «внутренним реализмом» и изложенную в книге «Разум, истина и история» (1981). Согласно «внутреннему реализму», мир не состоит из фиксированного множества независимых от сознания объектов, мы расчленяем мир на объекты, принимая ту или иную концептуальную схему. Истина представляет собой идеализированную рациональную приемлемость, а ее критериями выступают операциональная применимость, когерентность, простота, непротиворечивость. Тесная связь истины и рациональности не означает их тождества, равно как не предполагает трактовку рациональности как некоторого неизменного «органона». Патнэм подчеркивает исторический и обусловленный культурой характер рациональности, которая вместе с тем в каждом конкретном случае функционирует как регулятивная идея. В работах 1980-х г. Патнэм развивает и уточняет концепцию внутреннего реализма, дополняя ее требованием «реализма с человеческим лицом». Теперь уже «деревья и стулья» оказываются для него «образцами» реального, а существование объектов, постулируемых истинными научными теориями, становится вопросом конвенции. Начало 1990-х гг. ознаменовано в творчестве Патнэма созданием новой концепции реализма, которая представляет собой вариант непосредственного реализма и которую он называет, заимствуя термин у У.Джеймса, «естественным реализмом». Патнэм приходит к выводу, что решить проблему реализма можно, лишь отказавшись от господствующей в современной философии «картезианской» трактовки ментального как некоторой области взаимодействия между нашими когнитивными способностями и объектами внешнего мира и истолковав чувственный опыт не как пассивное реагирование сознания на воздействие внешнего мира, а как «переживание в опыте» живым существом различных аспектов мира. К этой позиции Патнэма подвели его исследования по философии сознания. Еще в нач. 1960-х гг. он предложил новый подход к решению психофизической проблемы, который получил название «функционализма». Функционализм представляет собой вариант «теории тождества» – преобладающей методологии в современной философии сознания и когнитивной науке, утверждающей тождественность наших ощущений и восприятий определенным состояниям мозга. В отличие от физикалистского варианта теории тождества функционализм отождествляет ментальные состояния не с физическими состояниями мозга, а с его «функциональными состояниями». Патнэм предложил использовать для описания «функциональной организации» мозга формализмы теории машин Тьюринга. Неоднократные попытки реализовать программу описания ментальных состояний в функциональных терминах, натолкнувшиеся на непреодолимые трудности, убедили его в необходимости поиска иного пути в решении психофизической проблемы, который он теперь связывает с отказом от «картезианского» взгляда на сознание и возвратом к «аристотелевскому реализму без аристотелевской метафизики». Вместе с тем провал метафизического проекта открыть «строение Вселенной», который пыталась реализовать аналитическая философия, свидетельствует, по мнению Патнэма, о «смерти» этого важнейшего философского направления.

Сочинения:
1. Philosophical Papers, v. 1–3. Cambr., 1975–1983;
2. Reason, Truth and History. Cambr., 1981;
3. The Many Faces of Realism. La Salle, 1987;
4. Representation and Reality. Cambr., 1989;
5. Realism with a Human Face. Cambr., 1990;
6. Renewing Philosophy. Cambr., 1992;
7. Философия сознания. M., 1998.

Литература:
1. Passmore J. Recent Philosophers. A Supplement to «A Hundred Years of Philosophy». L., 1985;
2. Макеева Л.Б. Философия X.Патнэма. M., 1996.
Л.Б.Макеева

[161]   Кратко напомним, что критика Остина главным образом направлена против тех аргументов, которые обычно выдвигают в пользу теории "чувственных данных" как некоторой ментальной сферы. Первый аргумент опирается на возможность ошибочных восприятий (например, прямая палочка в сосуде с водой воспринимается нами как изломанная; круглый стол, рассматриваемый под углом, выглядит имеющим форму эллипса, но поскольку палочка является прямой, а стол круглым, из этого делается вывод, что мы воспринимаем некоторый образ или ментальную картину палочки и стола, а не их самих). Другой аргумент построен на возможности одних и тех же восприятий во сне и наяву. Ход рассуждений здесь примерно такой: поскольку зрительные восприятия во сне не могут быть вызваны физическими объектами, спящий человек видит нечто ментальное, но и наяву он также воспринимает нечто ментальное, так как совершенно одинаковые восприятия (предполагается, что во сне и наяву человек может иметь качественно неразличимые восприятия) не могут быть вызваны вещами такой различной природы, как физический объект и ментальный образ. В ответ на первый аргумент Остин говорит, что слово "выглядит" указывает на неуверенное суждение относительно реальности, а не на бесспорное суждение относительно ментальной сферы. Мы говорим, что нечто выглядит как эллипс только тогда, когда у нас есть основания сомневаться в том, что нечто действительно имеет форму эллипса. Более того, даже если предположить возникновение ментального образа в сознании, когда мы зрительно воспринимаем какой-либо предмет, то было бы ошибочно описывать это "чувственное данное" как имеющее форму эллипса, длинное, красное и т.д. Что касается второго аргумента, то Остин указывает, что в нем использованы совершенно необоснованные допущения. Во-первых, предполагается, что в сновидениях мы что-то воспринимаем. Во-вторых, делается совершенно необоснованный вывод, что если объект не является физическим, то он имеет ментальную природу. В-третьих, принимается как само собой разумеющееся, что опыт во сне и наяву является качественно неразличимым, хотя мы практически во всех случаях прекрасно чувствуем эту разницу. В-четвертых, в этом аргументе термины "непосредственный" и "опосредованный" имеют очень странное истолкование: объект, находящийся непосредственно перед нами, мы воспринимаем как изображение на внутреннем экране.

[162]   Следует уточнить, что Остин свою позицию определяет как реализм здравого смысла, который, наряду с наивным реализмом, представляет собой один из вариантов непосредственного реализма.

<a class="link" href="http://u.to/rdFaBQ" title="http://referati.me/filosofii-pervoistochniki/filosofiya-soznaniya-perevod-patnem.html" rel="nofollow" target="_blank">Патнэм Хилари. Философия сознания.
Перевод с англ. Макеевой, Назаровой О. А., Никифорова A.; — М.: Дом интеллектуальной книги. —
240 с., 1999</a>

ЗНАЧЕНИЕ «ЗНАЧЕНИЯ» (с. 164– 234)

[Традиционная семантика (семантическаятеория) и ее недостатки:]

гл. ИНТЕНСИОНАЛИ ЭКСТЕНСИОНАЛ

«Итак, в основе теории значения лежат два не вызывавших сомнения допущения:

(1) Знание значения термина связано с пребыванием в определенном психологическом состоянии (где «психологическое состояние» понимается в том смысле, в каком «психологическими» являются
состояния памяти и психологические предрасположенности; никто, конечно, не считал, что знание значения слова — это длящееся состояние осознания).

(2) Значение термина (понятое как «интенсионал») определяет его экстенсионал (в том смысле, что из тождества интенсионалов вытекает тождество экстенсионалов).

Я постараюсь показать, что никакое понятие, не говоря уже о понятии значения, не удовлетворяет этим двум вместе взятым допущениям. Традиционное понятие значения имеет в своем основании ложную теорию»
(с.169; http://referati.me/pervois....24.html)

[Решение Патнэма; его (краткая) суть выделена жирным; см.также заключение ниже: там развернутый вариант решения]

гл. ЗНАЧЕНИЕ(201-203; http://referati.me/pervois....32.html)

Определим теперь нашу позицию в отношении понятия значения.Мы установили, что экстенсионал термина не фиксируется с помощью понятия, которое индивидуальный носитель языка имеет в своей голове, и это верно как в силу того, что экстенсионал обычно определяется социально (существует разделение лингвистического труда в такой же мере, как и разделение «реального» труда), так и в cилy того, что экстенсионал отчасти определяется индексально. Экстенсионал наших терминов зависит от реальной природы конкретных вещей, служащих образцами 17, и эта реальная природа обычно не известна в полной мере говорящему. Традиционная семантическая теория не учитывает всего лишь два фактора в определении экстенсионала: фактор общества и фактор реального мира!

17 Я не имею ввиду понятия «образца», согласно которой любой образец К с необходимостью есть
К (в реальности).

В начале мы установили, что значение не может быть тождественно экстенсионалу. Но оно не может быть тождественно и «интенсионалу», если интенсионал представляет собой что-то вроде понятия в голове индивидуального носителя языка. Что же тогда делать?

Есть два пути, которыми мы могли бы пойти. Первый путь — сохранить отождествление значения с понятием и отказаться от идеи, что значение определяет экстенсионал. Если бы мы последовали этим путем, то мы могли бы сказать, что на Земле и на Двойнике Земли слово «вода» имеет одно и то же значение, но разные экстенсионалы (Не просто разные местные экстенсионалы, но разные глобальные экстенсионалы.) Жидкость XYZ на Двойнике Земли не входит в экстенсионал произносимого мной слова «вода», но она входит в экстенсионал слова «вода», когда его произносит мой Doppelgtinger (= двойник - КС) , но вовсе не потому, что Двойник Земли
находится очень далеко от меня, ибо молекулы Н20 входят в экстенсионал произносимого мной слова «вода», как бы далеко они ни находились от меня во времени и в пространстве. Кроме того, то, что я могу контрфактически
предположить относительно воды, будет отличаться от того, что может относительно «воды» контрфактически предположить мой Doppelgdnger.) Хотя это совершенно корректный подход к такому абсолютно индексальному слову, как «я», он представляется неправильным в отношении обсуждаемых нами слов. Рассмотрим,
например, слова «вяз» и «бук». Если на Двойнике Земли они «поменялись местами», то, конечно же, мы не сказали бы, что слово«вяз» имеет одно и то же значение на Земле и на Двойнике Земли, даже если
имеющийся у моего Doppelgtinger1 а стереотип бука (или «вяза», как он его называет) тождествен моему стереотипу вяза. Скорее, мы сказали бы, что слово «вяз» в идиолекте моего Doppelgtinger'a означает бук.

По этой причине, видимо, предпочтительнее выбрать второй путь: отождествить «значение» с упорядоченной парой (или, возможно, с упорядоченной n-кой) сущностей, одна из которых является экстенсионалом. (Другиекомпоненты этого, так сказать, «вектора значения» будут определены ниже). Если выбрать этот путь, то станет тривиально истинным утверждение, что значение
определяет экстенсионал (т. е. различие в экстенсионале является ipso facto различием в значении), но вместе с тем придется полностью отказаться от идеи, что при наличии различия в значении, которое мой Doppelgtinger и я приписываем некоторому слову, должно быть некоторое различие и в наших понятиях (или в наших психологических состояниях). Следуя этим путем, мы можем сказать, что мой Doppelgdnger и я имеем в виду разное, когда говорим «вяз», однако это ничего не говорит о наших психологических состояниях. Все это лишь означает, что когда это слово произносит он, оно имеет другой экстенсионал, чем когда его произношу я; но это различие в экстенсионалах не отражает какого- либо различия в нашем индивидуальном знании языка, взятом отдельно от всего остального.

Если это верно, а я думаю, что это так, то традиционная проблема значения распадается на две проблемы.

Первая проблема — это объяснить, как определяется экстенсионал. Поскольку во многих случаях экстенсионал определяется не индивидуально, а социально, вследствие разделения лингвистического труда, то я полагаю, что эта проблема является чисто социолингвистической проблемой. Для ее решения нужно детально сформулировать, каким именно образом осуществляется разделение лингвистического труда. Так называемая «каузальная теория
референции», введенная Крипке для имен собственных и распространенная нами на термины естественных видов и физических величин 18, относится к этой области исследований. Поскольку во многих контекстах мы приписываем произносимому нами имени ту референцию, которую мы приписываем этому же имени, когда оно произносится человеком, от которого мы узнали это имя (таким образом референция передается от говорящего к говорящему, начиная с тех, кто присутствовал «на церемонии именования», хотя никакой фиксированной дескрипции не передается), то это просто представляет собой конкретный случай социального сотрудничества при определении референции.

18 Putnam Н. Explanation and Reference //Putnam H. Mind, Language and Reality.Philosophical Papers, Cambridge., 1975, Vol. 2, p. 196—214.

Другая проблема — это описать индивидуальное знание языка (individual competence). Экстенсионал во многих случаях может определяться социально, но мы не приписываем стандартный экстенсионал слову W, когда его произносит Джон, не учитывая, как Джон употребляет слово W. Джон должен иметь некоторые конкретные
представления и навыки в отношении слова W для Выполнения своей функции в разделении лингвистического труда. Поскольку мы отказались считать индивидуальное знание языка столь значительным, чтобы оно определяло экстенсионал, то мы можем начать исследовать его с новой точки зрения.

гл.  ЗНАЧЕНИЕ «ЗНАЧЕНИЯ»(.с.230-234; http://referati.me/pervois....41.html)

Теперь мы можем подвести итог сказанному и предложить, каким образом можно было бы переформулировать понятие «значения». Предлагаемое нами решение — не единственно возможное, но оно поможет выделить некоторые важнейшие моменты. Кроме того, я думаю, оно максимально сохраняет то из обыденного
употребления слова «значение», что, видимо, можно и уместно сохранить. Но поскольку, на мой взгляд, в том или ином виде допущения (I) и (II), сформулированные в первой части настоящей статьи, глубоко коренятся в обыденном представлении о значении, а эти допущения, взятые вместе, противоречат фактам, то невозможно переформулировать понятие «значение» без некоторых не согласующихся с интуитивным представлением следствий.

Говоря коротко, я предлагаю определить «значение» не путем выбора некоторого объекта, который затем отождествляется со значением (хотя, если потребуется, это можно сделать в обычной теоретико-множественной манере), а путем задания нормальной формы (normal form) (или, скорее, типа нормальной формы) для описания значения. Если мы знаем, каким должно быть «описание нормальной формы» для значения слова, то, как я понимаю, мы знаем, что такое значение в любом представляющем интерес для науки смысле. Предлагаемое
мной решение состоит в том, что описание нормальной формы для значения слова представляет собой последовательность или «вектор», который должен содержать следующие компоненты (возможно, уместно включить и другие типы компонентов):

(1) синтаксические маркеры, применяемые к данному слову, например, «имя существительное»;
(2) семантические маркеры, применяемые к данному слову, например, «животное», «период времени»;
(3) дескрипция дополнительных признаков стереотипа, если таковые имеются;
(4) дескрипция экстенсионала.

Мое решение включает следующую конвенцию: все компоненты вектора, исключая экстенсионал, выражают гипотезу относительно знания языка отдельным человеком. Так, описание нормальной формы для слова «вода» могло бы быть таким:

СИНТАКСИЧЕСКИЕУКАЗАТЕЛИ
собирательное
имя существительное, конкретное

СЕМАНТИЧЕСКИЕУКАЗАТЕЛИ
естественный вид; жидкость

СТЕРЕОТИП
бесцветная, прозрачная, без вкуса, утоляющая жажду и т. д.

ЭКСТЕНСИОНАЛ
Н20 (может содержать примеси)

но это не означает, что знание о том, что вода есть Н20, вменяется отдельному носителя языка или даже обществу. Это мы утверждаем, что экстенсионалом термина «вода», как употребляют этот термин они (предполагаемые носители языка), на самом деле является Н20. Возражение: «кто мы такие, чтобы утверждать, что на самом деле является экстенсионалом их термина» — обсуждалось выше. Отметим, что, в основном, это возражение касается понятия истины, а экстенсионал, как связанное с истиной понятие, наследует ее проблемы.

Назовем два описания значения эквивалентными, если они во всем одинаковы, за исключением дескрипции экстенсионала, хотя экстенсионал в этих двух описаниях один и тот же. Стало быть, если экстенсионалом данного слова действительно является множество, имеющее разные дескрипции в двух описаниях значения, а другие компоненты описания значения правильно представляют различные аспекты знания языка, то оба описания являются правильными. Эквивалентные описания или одновременно правильны, или одновременно неправильны. Это иной способ выразить ту мысль, что, хотя мы должны использовать дескрипцию экстенсионала, чтобы
задать экстенсионал, мы считаем, что в качестве компонента в описание входит экстенсионал (множество), а не дескрипция экстенсионала. В частности, слова «вода» в диалекте Земли и диалекте Двойника Земли будут
описаны одинаково, за тем исключением, что в последней колонке описание нормальной формы для слова «вода» в диалекте Двойника Земли будет XYZ, а не Н20. Это означает, с учетом сказанного, что мы приписываем одно и то же лингвистическое знание обычным жителям Земли и жителям Двойника Земли, но вместе с тем — разный экстенсионал слову «вода». Предлагаемое нами означает, что мы сохраняем допущение (II), о котором речь шла ранее.

Значение определяет экстенсионал — в силу, так сказать, своей структуры. Однако допущение (I) отбрасывается; психологическое состояние конкретного носителя языка не определяет, «какое значение имеют его слова».

Думаю, в большинстве контекстов это согласуется с тем, как мы используем язык. Но вот один парадокс: допустим, Оскар свободно говорит на двух языках — немецком и английском. С нашей точки зрения, в рамках всей совокупности его диалектов слова «beech» и «Виске» 27 являются точными синонимами. Описания нормальной формы для их значения будут тождественны. Но Оскар может и не знать, что эти слова — синонимы! Носитель языка может иметь в своем лексиконе два синонима и не знать, что они синонимы!

Полезно рассмотреть, как в нашем анализе связаны между собой неправильность такого очевидного, на первый взгляд, рассуждения, как «если S{ и S2 синонимы, и Оскар понимает и 5Ь и S2i то Оскар знает, что S{ и S2 являются синонимами» и ложность допущения (I). Отметим, что если бы мы решили исключить экстенсионал из
компонентов «вектора значения», что, как я понимаю, предлагает сделать Дэвид Льюис, то мы столкнулись бы с тем парадоксом, что слова «вяз» и «бук» имеют одно и то же значение, но разные экстенсионалы»!

Как утверждает почти любая материалистическая теория, полагать что-то (верить в некоторое высказывание), значит осуществлять обработку (processing) некоторой репрезентации этого высказывания, будь то предложение в языке, часть «мозгового кода», форма мысли и т. п. Материалисты, и не только они, не склонны думать,
что в мышлении можно иметь дело с высказываниями в чистом виде. Но даже материалисты, как правило, считают, что высказывания, репрезентации которых используются в мышлении, являются (простите за каламбур) нематериальными. Пусть и Sh и S2 — две имеющиеся у меня репрезентации: если я верю в высказывание,
выраженное с помощью репрезентации Su я также должен верить в это высказывание, когда оно выражено с помощью репрезентации S2i — по крайней мере, я должен делать это, если хочу быть рациональным. Но это, как мы только что видели, неверно. Оскар вполне может считать, что это — «beeph» (это несет на себе знак,
говорящий «beech»), но не считать, что это — «Buche». Дело не только в том, что считать что-то — это процесс, предполагающий репрезентацию; Оскар верит в высказывание (если вообще нужно предполагать «высказывания») при одной его репрезентации и не верит — при другой.

27Оба переводятся как «бук». 30-6996

В теории значения изумляет то, как долго этот предмет находился в тисках неверных философских представлений, и как сильны эти неверные представления. Один за другим философы отождествляли значение с необходимым и достаточным условием. В эмпиристской традиции один за другим философы отождествляли значение с методом верификации. Эти две позиции отнюдь не исключают друг друга; не так уж мало было философов, которые считали, что значение = методу верификации = необходимому и достаточному условию.

С другой стороны, удивляет то, насколько слабым оказалось воздействие фактов. В конце концов, в настоящей статье отмечены не более, чем обыденные истины о том, как мы употребляем слова и как много (или, скорее, как мало) мы на самом деле знаем, когда их употребляем. Сам я стал размышлять над этими вопросами после
того, как опубликовал статью, в которой с уверенностью утверждал, что значением слова является «совокупность семантических правил» 28, а затем засомневался, как можно таким образом объяснить значение обычного слова «золото». Нельзя сказать, чтобы философы никогда не обращались к подобным случаям: Локк, например, приводит это слово в качестве примера, но у него не возникает никаких сомнений в том, что значение этого слова является необходимым и достаточным условием!

Если и есть причина, почему мнение и ученых, и непрофессионалов оказалось столь ошибочным в отношении предметов, с которыми каждый сталкивается в повседневном опыте, о которых у всех нас имеется больше данных, чем мы можем осознать, и есть, если отбросить предвзятые мнения, весьма ясные интуиции, — то эта причина должна быть связана с тем, что существовавшие всегда и существующие теперь невероятно ошибочные воззрения о языке отражают две характерные и очень важные тенденции в философии: тенденцию трактовать познание как чисто индивидуальный процесс и тенденцию игнорировать мир в той мере, в какой он составляет нечто большее, чем совокупность индивидуальных «наблюдений».

Игнорировать разделение лингвистического труда значит игнорировать социальный аспект познания; игнорировать то, что мы назвали индексальностью, значит игнорировать вклад, вносимый окружающей средой. Традиционная философия языка, подобно традиционной философии, не принимает во внимание существование других людей и мира; более адекватная философия и более адекватная наука о языке должны включить их в область своего исследования.

*Впервые опубликовано в кн.: Hook S. (ed.) Dimensions of Mind, N. Y., 1960.