Что такое философия? (как введение в мою монографию по трансцендентализму)
Ч.1. Философия как особый модус мышления
Предваряя обсуждение трансцендентальной парадигмы философствования, уточним, что мы будем понимать под философией per se, ибо в наше время господства постмодернизма смысл этого феномена (resp. термина) становится все более расплывчивым и неопределенным.
Важной предпосылкой и интенцией нашего понимания философии является тезис о том, что философия укоренена в природе человеческого существа, является глубинным выражением его природы. Именно с этого тезиса — «все люди от природы стремятся к знанию» — начинает свою «Метафизику» Аристотель. Об этом же говорит и Кант, который постулирует наличие у человека такой «познавательной способности» как metaphysica naturalis которая позволяет ему выходить за рамки «возможного опыта» , т.е. совершать акты трансценденции, хотя таковым, по сути, является любой акт познания.
Когда/Как/Почему это стремление к познанию может возникнуть? Очевидно, что только тогда, когда человек испытывает недостаток знаний (resp. никаких знаний нет вообще), а собственно познание является преодолением этого состояния дефицита знаний (resp. состояния «нулевого» знания). Здесь уместно вспомнить о платоновской парадигме философа в лице Сократа и его знаменитой фразе «Я знаю, что ничего не знаю», с помощью которой фиксируется отличие человеческой мудрости незнания от божественного всезнания. Испанский мыслитель Х. Ортега-и-Гассет в своей работе «Что такое философия?» говорит в этой связи следующее: если Бог знает всё, то животные не знают ничего, поскольку по своей сути не способны к приобретению знаний, а человек занимает как бы срединное, между Богом и животными, положение и благодаря своему «стремлению к (по)знанию» может уподобиться всеведению Бога и постараться познать весь Универсум, чем собственно и занимается человечество (философия) на протяжении своей истории.
Сократовская максима о «ведении–незнании» может трактоваться двояко. В одном отношении, с историко-культурологической точки зрения, она указывает на появление такого феномена как сознание и формирование связанной с ним новой познавательной практики. Рождение философии является переходом от Мифа к Логосу. В Европе возникновение философии связывают с именем Фалеса, который вместо вопроса «Кто создал мир?» (что предполагает в качестве ответа создание генеалогический историй/мифологий) задался и попытался ответить на принципиально иной — собственно философский — вопрос «Из чего мир состоит?». Удивительно, что подобные интеллектуальные революции, причем совершенно независимо, что свидетельствует о закономерности и неотвратимости подобных процессов в развитии человеческой психики, примерно в то же время происходят не только в Греции, но также в Индии (Будда) и Китае (Конфуций). К. Ясперс характеризует этот процесс смены парадигмы в VII в. д.н.э. осевым временем, подчеркивая этим его значимость не только для возникновения философии, но и для человеческой истории в целом. Суть этой революции — рождение собственно сознания как новой структуры человеческой психики, пришедшей на смену мифологическому мышлению. Т.е. если предположить, что человеческое мышление/психика (человек современный) возникает примерно 50 – 40 тыс. лет назад, то возникновение философии, которое происходит в это осевое время, свидетельствует о некотором интеллектуальном переломе и конституировании новой структуры человеческой психики, которую сейчас мы называем человеческим сознанием .
В другом отношении — с эпистемической точки зрения — сократовская максима отсылает нас к структуре протекания познавательного процесса (как культурно–глобального, так и индивидуально–локального), который запускается посредством осознания (ведения) своего незнания, а его результатом является приобретение некоторых знаний, т.е. переход к состоянию «ведения о своем знании». Д. Дубровским в своем исследовании [кн. "Обман"] подчеркивает, что подобное результирующее знаньевое состояние рано или поздно переходит в состояние «неведения о своем знании», при котором сознание постепенно угасает, а знание превращается в уже неосознаваемый интеллектуальный навык и/или не подвергаемую сомнению догму, что делает необходимым (на уровне общества) новое возвращение к состоянию «нулевого» знания и возобновления познавательного процесса. В современной науке это фиксируется как революционная смена одной парадигмы (Т. Кун). Вместе с тем выделяемый Дубровским знаньевый цикл постоянно возобновляется и на уровне индивидуального сознания (resp. науки), когда человек (resp. отдельный ученый или научное сообщество) оказывается в новой незнакомой ситуации и руководствуясь своим «стремлением к (по)знанию» стремится преодолеть его.
Однако вернемся к Аристотелю. Описанное выше он фиксирует в своем (последующем) тезисе о том, что любое познание — а в первую очередь это относится к философии, целью которой является «избавление от незнания» [982b20] — начинается с удивления. Собственно удивление и есть ни что иное как сократовское состояние нулевого знания, посредством которого фиксируется не только исходное положение дел, но и момент неудовлетворенности человека этим состоянием и желание его преодоления, что и приводит к запуску познавательно процесса. В каком-то смысле философское удивление напоминает «остановку-в-удивлении» сороконожки из притчи, которая вдруг задумалась о том, как же двигаются все ее сорок ножек и остановилась в «удивлении».
В терминологии Аристотеля цель познания — это «(по)знание причин». По этому основанию можно выделить различные типы познавательных практик. Среди них, если привлечь для анализа также его трактат «О душе», Аристотель выделяет 1) физику (естествознание) как совокупность конкретных наук, направленных на познание природы (материи), 2) математику как совокупность абстрактных наук, связанных с изучением отвлеченных от материи форм и 3) собственно философию (resp. метафизику, диалектику), принципиальным отличием которой от других типов познания является то, исследует самые общие «первые причины», и которая поэтому названа первой философией, в то время как остальной комплекс наук является второй философией. Нацеленность философии на познание предельных оснований «ради понимания, а не ради какой-нибудь пользы» [982b20] делает ее самой совершенной, божественной наукой [982a30, 983a5].
По сути, аристотелевская классификация типов познания остается верной и в наши дни, хотя, конечно, численность как конкретных (содержательных), так и абстрактных (формальных) наук возросла многократно. Согласны мы с Аристотелем и с особым выделенным статусом философии. Принимает его и Кант, хотя он исходит из иных (эпистемических) оснований. Согласно Канту, наша «познавательная способность» (что можно понимать как синоним сознания) имеет более сложную структуру, в которой можно выделить «два основных ствола» познания: чувственность и рассудок. Соответственно, специфика того или иного типа познания предопределяется своеобразным сочетанием чувственности и рассудка. Так, для физического комплекса наук — это сочетание типа «чувственность + рассудок», что предполагает наличие начального «чувственного созерцания» (в общем — эмпирического базиса), над которым надстраивается рассудочная теория; а специфика формального (математического) комплекса наук связана с другим типом сочетания «рассудок + чувственность», в соответствие с которым теоретический базис (понятия, аксиомы, законы) этих наук вводится «по определению» и в каком-то смысле произвольно. Это предполагает обоснование правомерности использования этого базиса, которое фиксируется Кантом как требование «конструирования понятий» (например, геометрическое построения (=остенсивного конструирования) для геометрии). Философия же определяется Кантом как «познание разумом посредством понятий» [КЧР, В 741], что принципиально отличает ее от других типов познания, т.к. здесь не задействуется чувственность, по крайней мере напрямую. Философия/метафизика представляет собой умозрительный тип познания, работающий с предельными абстракциями.
В связи с вышесказанным уместно вспомнить о мыслителе ХХ в. Ж. Делёзе, который развивает представленную выше линию понимания философии Аристотеля и Канта. В своей работе «Что такое философия?» (написанную в соавторстве с Ф Гваттари) он сопоставляет философию с наукой и искусством. Обращение к феномену искусства и его эпистемический анализ («Что собой представляет искусство как вид познания?) представляется особенно интересным, тем более что об этом «типе познания» (Г. Шпет) мы пока не говорили. Делёз определяет специфику того или иного типа познания через предмет исследования и его план. Так, предметом современной математизированной науки (естествознания) выступают функтивы, а его планом [рефренции] выступает объективная (физическая) реальность. Понятно, что любая наука имеет дело с законами, которые выражают собой некоторые функциональные зависимости между теоретическими конструктами той или иной области знания. В частности, примером функтива может служить второй закон Ньютона F = ma, который выражает (функциональную) зависимость между «силой» и «ускорением» относительно некоторой «массы». Искусство же, посредством своих произведений и их «героев», исследует перцепты и аффекты, т.е. некоторые чувства/эмоции внутреннего мира человека. Так, например, перцепт «любовь к жизни» в своих разных ипостасях является предметом таких произведений, как «Любовь к жизни» Дж. Лондона и «Доктор Живаго» Б.Пастернака (точнее, главных героев этих произведений), а перцепт «любовь» выражается посредством таких героев Л. Толстого как Наташи Ростова и Анна Каренина. Философия же представляет собой деятельность по «изготовлению [авторских] концептов» (Ницше). Это особый род понятий, отличный, например, от теоретических понятий науки (ср. с кантовским различением понятий рассудка и идей разума). Однако более важно то, что философский концепт, по своей сути, не имеет денотата и не отсылает к какой-либо реальности: ни к объективной реальности науки, ни к субъективной реальности искусства. Философские концепты образуют особый план имманенции, т.е. некоторую взаимосвязанную (самозамкнутую) систему мыслительных конструктов, соотнесение которых позволяет если не точно определить, то задать смысл каждого из них (ср. с «миром идей» Платон, которые «суть то, что они суть, лишь в отношении одна к другой, и лишь в этом отношении они обладают сущностью» [Парменид, 133d]). В этом смысле каждая философская система (концептов) является мета–физикой, поскольку концепты не имеют ни физического (объективного), ни ментального (субъективного) точного значения (денотата).
Задача философии/философа — предложить некий способ видения (или осмысления) мира, т.е. «изготовить» некую смысловую познавательную сеть, которую мы забрасываем в мир и которая выступает необходимой предпосылкой его последующего познания. Подобная система выявленных (или предложенных) «первых причин» образует ту категориальную сетку, которая лежит в основании «вторых философий», т.е. тех познавательных практик («наук»), которые направлены на непосредственное познание того или иного фрагмента реальности. Кант называет подобные предельные основания феноменов трансцендентальными условиями: они являются необходимыми условиями возможности познания как мира в целом, так и того или иного феномена. Соответственно, история философии выступает при этом как поступательное движение человеческой мысли (в лице философов) по выявлению подобных трансцендентальных условий.
Ч.2. Философия как деятельность по выявлению трансцендентальных условий. [Трансцендентальная парадигма философствования]
Одним из мифов, активно тиражируемым в настоящее время постмодернизмом (и не только в отношении философии), является тезис о непоступательном характере развития философского знания и совершенной разнородности метафизических систем. В силу специфики философии как вида познания определенные предпосылки для подобного тезиса есть: развитие философского знания отличается от развития физики и/или математики, — однако совершенно неверно отрицать отсутствие определенной (мета)логики развития философии/метафизики. Впервые на это обратил внимание Аристотель в первой кн. своей «Метафизики», а впоследствии развил Гегель, который в своей «Истории философии» представил различные философские концепции как звенья одной цепи. Но его вариант решения оказался слишком сильным: метафизические системы не выстраиваются, по аналогии с историей развития естествознания, в линейную последовательность поступательного развития, итогом которого выступает гегелевская метафизика. Если философия связана с исследованием трансцендентальных условий [опытного знания], то ее развитие можно представить как растянутое во времени усилие по выявлению все более и более тонких трансцендентальных условий разных типов, а история философии представима как ряд «остановок в удивлении» по выявлению этих трансцендентальных условий, или «первых причин» .
Продемонстрируем это на примере анализа феномена видения дома , в котором как в капле воды представимы основные вехи (парадигмы) развития европейской философии, или «остановок в удивлении» : каждый такой акт — это новое философское удивление (resp. вопрос), разрешением которого и служит развиваемая этим мыслителем его философская концепция.
Начнем с античной парадигмы, которая центрирует свое внимание на объективной составляющей акта восприятия. (1) Во-первых, дом должен быть, т.е. необходимо постулировать его бытие. Поскольку если бы дома не было (пусть даже это будет его бутафорский муляж), если бы не было этой внешней причины, воздействующей на наши органы чувств, то никакой познавательный акт просто не запустился бы (соответственно, не было бы феномена восприятия дома). (2) Однако постулирование бытия явно недостаточно для объяснения феномена видения дома, т.к. при этом все нами воспринимаемое должно было бы слиться в нечто неопределенное. Но это не так, поскольку мы воспринимаем многообразный мир отличных друг от друга вещей: в нашем случае мы видим дом, а не, например, стоящую перед домом машину. А это значит, что надо постулировать еще одно трансцендентальное условие: наличие платоновских форм, которые структурируют имеющееся материальное бытие. (3) Достаточно ли постулирования материи и формы для объяснения феномена видения вот этого дома? Нет, поскольку никакой набор платоновских идей-качеств (например, кирпичность, желтизна, уютность…) недостаточен для задания уникальности данного дома (ср. с принципом тождества неразличимых Лейбница). Решение мы находим в аристотелевском учении о четырех причинах, где, помимо материальной и формальной, вводятся еще две причины, задающие как бы начальное (действующая причина) и конечное (целевая причина) состояние вещи. Уникальность вещи определяется ее траекторией существования: мы видим вот этот дом здесь и сейчас и постольку, поскольку ее кто-то в свое время сделал такой-то. В частности, индивидуальность вещи задается ее хронотопом: вот этот воспринимаемый сейчас дом находится здесь в отличие от находящегося там (тогда) другого дома. Видимо, последнюю точку в этом направлении ставит концепция этости (индивидуальности) Дунса Скота (у него вещь «состоит» не только из чтойности (сущности) и такости (акциденций), но и этости, которая придает вещи неповторимую индивидуальность). (4) Учли ли мы все необходимое для акта восприятия? На уровне трансцендентальных условий [существования] вещи — да, но все эти условия относилось к объекту восприятия, а в любом акте восприятия присутствует еще и субъект. Здесь мы переходим к классической (нововременной) парадигме, переход к которой связан с (5) постулированием, аналогично античному бытию, особого субъективного бытия — декартовского cogito. Правда, Декарт скорее декларирует специфику нашего сознания по сравнению с другими вещами, более того мыслит cogito как вещь (пусть и мыслящую). Вопрос об онтологической природе сознания получает свое разрешение в лейбницевской (6) монаде, уникальность (индивидуальность) которой задается своим (неповторимым) стремлением и апперцепцией . Однако вернемся к нашему акту восприятия, который должен быть определенным образом структурирован: ведь восприятие человека, видимо, отлично от восприятия другого разумного существа, например инопланетянина. (7) Специфику человеческого способа бытия задают кантовские априорные формы чувственности и рассудка, выступающие как такие фильтры, которые предопределяют способ нашего созерцания и мышления объектов. Например, человек воспринимает дом как пространственно-временное тело в силу наличия у нас определенных априорных форм. (8) Однако каждый человек индивидуален и воспринимает дом по-своему. Например, мы можем воспринимать дом в кубистской перспективе как ряд геометрических фигур. Т.е. априоризм не решает проблему уникальности субъекта и его способа восприятия [если Декарт может быть сопоставлен с Парменидом (бытие/субъективное бытие), то Кант с Платоном (форма–идея/априорная форма)]. Отчасти эта проблема уникальности субъекта решается в концепции (9) социокультурной обусловленности нашего знания: специфику восприятия предопределяют исторически изменчивые культурные формы (Гегель, Маркс). (10) Следующий шаг в данном направлении делает экзистенциализм, который предлагает учесть иррационально-эмоциональный фактор, некоторый экзистенциальный настрой личности, который придает каждому восприятию неповторимый оттенок. Каждая личность характеризуется своей неповторимой «самостью» (ср. с «этостью» Дунса Скота). При этом сходство экзистенциализма с Дунсом Скотом в каком-то смысле завершает второй круг философских размышлений, теперь уже по отношению к субъекту, начало которому положил Декарт. Причем в учениях о социокультурной и экзистенциальной обусловленности личности уже содержались начала принципиально новой парадигмы, связанной со «снятием» не только рационального субъекта, но и субъективности как таковой. Это выражается, например, в том, что Хайдеггер «изобретает» новый, альтернативный декартовскому cogito, концепт Da-sein, а Сартр критикует Гуссерля за его введение «Я-центра» интенционального субъекта и предлагает развивать феноменологию как учение об интенциональности (предвосхищенную в стремлении лейбницевской монады), но без интенционального субъекта. Эти тенденции приводят к тому, что во второй половине ХХ в. провозглашается тезис о «смерти субъекта» и начинают создаваться без-субъектные философские концепции (структурализм и постструктурализм). Вместе с тем в первой пол. ХХ в. получает развитие линия, связанная с «негацией» объекта («физической» вещи) или переходом от вещно-материальной к волново-энергийной парадигме в физике: Гуссерль предлагает отказаться от естественнонаучной абстракции вещи, Витгенштейн в своем Трактате говорит, что «мир не состоит из вещей» (аф. 1.1), а Хайдеггер в «Бытие и времени» заменяет концепт «вещи» на концепт «подручное»…
Тем самым можно говорить об еще одной смене философской парадигмы: если первая смена была связана с «эпистемологическим поворотом» Нового времени и заключалась в переключении анализа с объекта на субъект, то переход к современной парадигме философствования связан с преодолением базового различения «субъект vs. объект» и его заменой на концепт типа «опыт» (Кант) или «феномен» (Гуссерль), где субъект и объект выступают подчиненными моментами подобного нового концепта. Эта смена и есть переход к трансцендентальной парадигме , предполагающей «снятие» (преодоление) как объективной, так и субъективной точек зрения и рассмотрение феноменов в трансцендентальной перспективе, основы которой были заложены в критической философии (трансцендентализме) Канта.
В заключении остановимся на эпистемических функциях философской деятельности. Важнейшими здесь выступают позитивно-содержательная и критически-методологическая функции. Первая из них связана с тем, что философия является познавательной деятельностью и стремится получить какие-то знания о мире. Как мы выяснили выше, она представляет собой (по)знание «первых причин», или глубинных (предельных) оснований, что роднит ее с наукой, и знания о мире в целом, что роднит ее с искусством. Причем в силу своей интенции на поиск первоначал философия является самой «строгой наукой» (Гуссерль) и выступает в качестве методологии любой другой познавательной активности: одна из ее важнейших задач — исследование оснований «второй философии», выявление ее онтологических и эпистемических предпосылок. В этой своей функции она выступает как критика, выявляя «фигуры умолчания» и неточности (точнее сказать — не–строгости) других типов знания. Заметим, что в ходе исторического развития познавательной практики происходит перераспределение этих функций. Если в Античности и Средние века философы выступали вместе с тем и учеными, получающими позитивные знания о мире, то по мере развития научного знания (в Новое время), который представлял собой процесс отпочковывания от философии более конкретных научных дисциплин, происходит перераспределение этих функций в пользу критики и методологии. Так для Канта и последующих мыслителей философия представляет собой скорее лишь критику разума (resp. познания), а не позитивно-содержательную познавательную деятельность. По мере развития позитивных наук философия постепенно теряет свой позитивно–содержательный потенциал (см. концепцию «трех стадий» О. Конта). В настоящее время философия перестает выполнять функцию познания «ради пользы» (Аристотель) и теряет свой статус «науки наук» и поэтому неслучайно во второй половине ХХ в. получает широкое распространение тезис о «смерти философии». Сначала об этом как «преодолении [классической] метафизики», что в определенном смысле является продолжением критики Канта, стали говорить, хотя и в разных смыслах, Л. Витгенштейн, Р. Карнап и М. Хайдеггер; позже тему (уже как тезис о «смерти философии») подхватили аналитики и постпозитивисты: Дж. Остин, Р. Рорти и У. Куайн и др.; а начиная с 70-х годов, лозунг о «смерти философии/метафизики» начинает широко тиражироваться постмодернизмом и становится общим местом — еще одним мифом — современной культуры . В частности, повторяет его и крупнейший современный физик С. Хокинг, когда в своей новой книге «Великий замысел»» (“The Grand Design”, 2011) он говорит, что сейчас «философия мертва, [поскольку] она отстала от современной науки, особенно физики, [а ее эстафету] теперь приняли ученые».
Если окинуть взглядом всю 2.5 тыс. летнюю историю философию, надо признать определенную правомерность этого тезиса, правда лишь в том смысле, который вкладывают в него Конт и Хокинг. Роль и влияние философии (философов), например, в эпоху Античности или Просвещения и в настоящее время существенно разнятся. Тон в современных научных исследованиях действительно, в основном, задают ученые, а не профессиональные философы. Философия потеряла свой статус «царицы наук», а философов подобных Пифагору, Платону, Аристотелю, Декарту, Лейбницу или Канту, являющихся при этом выдающимися учеными своего времени, в ХХ — ХХI вв. уже больше нет. Более того, некоторые крупные ученые последних двух столетий (Циолковский, Вернадский, Эйнштейн, Бор, Кантор, Пуанкаре и др.) выступают также в качестве значимых философских фигур, а роль властителей общественных пророков переходит к деятелям культуры (писателям, художникам, музыкантам, публицистам). Философы в современном обществе теряют статус властителей дум, а роль философии становится скромнее.
Однако это не означает «смерти философии (метафизики)». Прежде всего, как мы показали выше, метафизика (философия) per se, не может умереть, поскольку укорена в самой природе человеческого разума (resp. в метафизичности нашего языка), поэтому речь идет, скорее, о замене одних форм философствования на другие, что принимается некоторыми за «смерть философии».
Кроме того, отношение философии и [современной] науки нельзя трактовать как простую замену первой второй, их соотношение гораздо сложнее. Во-первых, философия не уступает свое место науке, а, скорее, уходит вглубь [научных теорий], укрываясь в тени, где продолжает [по–прежнему] выполнять свою главную — мировоззренческую (и, вследствие этого, эвристическую) — функцию, задавая общий взгляд (воззрение) на мир и его [онтологическое] «устройство». Как пишет по этому поводу М. Вартофский: «Любая научная теория исходит из некоторого метафизического принципа, метафизика необходима и для тех ученых, которые ее признают, и для тех, которые ее отвергают» [*** ], и, как следствие этого, метафизика выполняет важную эвристическую роль в [современной] науке. Во-вторых, наука per se не может являться панацеей от всех бед. Бурное развитие науки XVII — XIX вв. постепенно замедляется в ХХ в., а она сама сталкивается со значительными концептуальными трудностями, что выражается в ряде ограничительных результатах научного познания: речь идет об ограничительных теоремах в математике и логике (теоремы Геделя, Тарского, Тьюринга, Сколема), принципе неопределенности в физике и др. В-третьих, современные научные (физические) теории в силу их математизации становятся абстрактными и умозрительными, что делает их похожими на метафизические системы: связь между непосредственным чувственным опытом и теоретическим конструкциями современной науки становится все более опосредованной. Хотя это, как правило, не осознается в полной мере представителями самой науки. Так, например, современные астрофизические теории (Большого взрыва) уже с большой натяжкой можно назвать физическими.
Более того, миф о «смерти философии» вполне вписывается в общую (культурологическую) логику развития знания. Описанный выше знаньевый цикл может рассматриваться как глобальный цикл развития культуры: Философия приходит на место Мифа и выступает новой парадигмой (научного) познания — по мере своего развития Наука постепенно замещает философию, которая превращается в методологию познания — однако никакая парадигма познания не может быть универсальной и поэтому Наука, по мере своего развития и усложнения исчерпывает свой эвристический потенциал и превращается в новый Миф, который должен смениться новой парадигмой, а любая глобальная смена парадигм (на пороге чего, судя по всему, мы стоим) с неизбежностью начинается с сократовского состояния «нулевого знания», т.е. с вновь совершаемого акта философского удивления, что приведет к новому (воз)рождению Философии.
Что такое философия? (сокращенно: ЧТФ?) (трансцендентальный взгляд на способы ответов на этот вопрос, в том числе и С.Катречко).
Во-первых, полностью согласен с тем, что написал С.Катречко. Но этого мало. Поэтому, во-вторых, хочу поделиться моим опытом взаимодействия с различными философами прошлого и настоящего.
Вопрос «ЧТФ?» с подковыркой. Каждый философ, отвечая на него (даже в стиле «филосфия per se»), на самом деле говорит о том, как именно лично он философствует. Если кто-то философствует в духе Аристотеля, Канта, Катречко, то философия для него – то, что С.Катречко описал выше в 3-х частях. Если кто-то философствует в духе С.Борчикова, то читай ниже. Если кому-то открылся Бог, то его философствование будет в духе Августина, Фомы Аквинского, Николая Кузанского и других средневековых философов, и определение философии вряд ли избежит функции постижения Божества (чего, кстати, нет в определении С.Катречко). А тот, кому открылось уникальное единство мироздания, будет философствовать в духе Плотина, Джордано Бруно, Шеллинга или В.С.Соловьева, и определение философии не сможет избежать предиката всеединства (тоже нет в определении С.Катречко).
Получаются две позиции в зависимости от ответа на вопрос «ЧТФ?». Первая, дифференциальная: «Философия – это как философствую я». Поскольку ни один здравомыслящий человек в такой формулировке не вынесет свой ответ на всеобщее обозрение (хотя, например, на сайте «Философский штурм» я и с такими встречался: «Слушай сюда, а остальные ничего не понимают в философии»), то человек выделяет ряд авторитетов, личное философствование которых коррелирует с его стилем философствования, и дает такой, уже корректный ответ: «Философия – это как философствовали классики А, B, C, …, N плюс философствуем я и мои коллеги, продолжатели их традиций». Потому, что если классики и коллеги не поддерживают, например, буддистского или даосистского философствования, то философия Будды или Лао-Цзы вовсе и не философия.
Но такое расширение дифференциальной формулировки, логически продленное дальше, порождает вторую позицию, интегральную: «Философия есть интеграл всех без исключения стилей, типов, форм, методов философствования. Для меня она, безусловно, то, как философствую я. Но это не означает, что другие люди, которые философствуют не как я, не имеют отношения к философии. При определении философии вообще (per se), необходимо учитывать коллективный, общемировой опыт философствования».
При таком подходе всплывает проблема индивидуального и общественного. С.Катречко вслед за Аристотелем и Кантом верно отмечает, что в природе человеческого существа имеется особая «познавательная способность» или metaphysica naturalis. Вопрос только в том, зачем она человеку? И тут ответа опять же два. Либо затем, что она удовлетворяет потребность в познании (логический круг), либо для чего-то иного. Чтобы было ясней, приведу пример из сферы половых отношений. Каждый человек ощущает в себе сексуальную потребность. И ответ на вопрос «Для чего в мире сексуальная (половая) жизнь?», исходя из этого ощущения, звучит убедительно: «Для удовлетворения сексуальной потребности». Однако есть и другие ответы, например, биологов: «Сексуальная потребность выработана эволюцией для того, чтобы особи могли продолжать свой род». Или ответ верующих: «Сексуальная потребность есть грех, который снисполан для того, чтобы его преодолевать». Таким образом, metaphysica naturalis либо для того, чтобы удовлетворять познавательные потребности философствующей личности, либо через это – реализовать какие-то общеродовые цели. К сожалению, первая (дифференциальная) позиция либо не дает ответа о целях философии, либо опять же замыкает всё в круг. Вторая же, интегральная позиция, учитывая все стили и типы философствования, в итоге ведет речь об общеродовой Мудрости, которая как раз и складывается как совокупность всего мирового опыта философствования, мышления, творчества, познания, душевной, духовной и умственной жизни. Неспроста, и слово «философия» закрепилось всё-таки на этимологической основе – «любовь к мудрости (софии)», нежели как любовь к какой-либо отдельной способности, даже архиважной, будь то: любовь к познанию, любовь к разуму, любовь к Богу и т.д.
Итак, я (как и С.Катречко) дал мой ответ на вопрос «ЧТФ?». Я так интегрально, всеедино, панлогически, трансцендентально-имманентно живу, мыслю, философствую. Я могу привести целую обойму философских авторитетов, которые аналогичным образом жили, мыслили, философствовали. Больше того, я нахожу это и у Аристотеля, и у Канта (у обоих, помимо метафизики – выражения metaphysica naturalis, есть капитальные трактаты и по этике, и по эстетике, и по политике, и даже варианты доказательств бытия Бога – знания, в сумме выражающие совокупную человеческую мудрость). Так что полагаю, что с ответа С.Катречко ответ на вопрос «ЧТФ?» только начинается.
Я не очень понял интенцию Вашего последнего сообщения. Какого-то ответа на вопрос ЧТФ (т.е. что это такое, какое-то внятное определение) я не увидел.
"Трансцендентальный взгляд на способы ответов" предполагает исследование нашей познавательной способности. У Вас этого точно нет. Повторю свой ответ: философия как способ познания отличается от других способов познания: физики и математики. Это (философия) чистая работа рассудка/разума (без привлечения чувственности). В ее основе лежит природная склонность к метафизике, выражающаяся/проявляющаяся/фиксируемая в метафизичности нашего языка (наличие особых метафизических конструкций и терминов).
По-моему, Вы подменяете собственно философский "внутрений" ответ на природу философии/философствования "внешнем" идеологическим ответом (постановкой задачи) "ради чего"... Вспомните Аристотеля: не ради чего-то (какой-то пользы), а ради самой себя: удовлетворение чистого любопытства, заложенного в нас.
Философия существуют не ради объединения в некое интегральное единство. И не ради чего-то другого. Это не значит, что я против интегральности... Есть, например, христианство и церковь. Они связаны, но второе "зависит" от первого, а не наоборот. Я спрашиваю о [внутренней] сущности "христианства" (т.е. философии + даю свой ответ), а Вы - строите (или призываете строить (или не строить?)) философскую "церковь" ("внешнее", идеологическое по отношению к собственно философии).
Сергей! Ответ на сей раз для меня предельно лёгок.
Я не ставил задачей критику Вашего ответа на «ЧТФ?» (Боже упаси, у меня и мысли такой не было), я с Вашим ответом сразу же согласился. Я лишь хотел его дополнить, поскольку Ваш ответ касается только познавательной (эпистемической) стороны философии.
Мое определение предельно лаконично, до безобразия: философия – это любовь к мудрости.
Трансцендентальность моего подхода я вижу в следующем. Поскольку я обнаруживаю в мире, помимо Вашего, еще не меньше сотни ответов на вопрос «ЧТФ?», причем высказанных величайшими авторитетами (классиками) и тысячи ответов окружающих меня философов-неклассиков, то возникает вопрос: стоит ли за таким многообразием какая-то познавательная особенность, которая и детерминирует это многообразие порой до противоположности и даже «смерти философии». И дал ответ: стоит. И кроется она в антиномии индивидуального и общественного познания, их своеобразных проекциях друг в друга. Тем самым я всю предметность проблемы «ЧТФ?» свел не к самой проблеме, а к характеристикам познания. Если это не кантовская трансцендентальная установка, то я легко могу отказаться от «квалификации» своего решения как трансцендентального, но решение, как его ни называй, остается в силе.
Что же касается каких-то идеологических, религиозных, внешнефилософских и даже школьно-интегральных коннотаций, то они мне чужды так же, как и Вам. Для меня мудрость и философия самодостаточны. Ей мы с Вами и служим во веки веков!
И где же здесь заявленный трансцендентальный подход? По сравнению с тем, что я предложил это большой шаг назад. Если трактовать "любовь к мудрости" как аристотелевско-кантовское "стремление к (по)знанию", то надо отличить философскую мудрость от мудрости мифологической, мудрости поэтической (искусства) и мудрости (знания) науки. Надо специфицировать (дифференцировать) понимание философии, а не интегрировать в нечто аморфно-неопределенное.
Сергей, мой ответ на вопрос "ЧТФ?" совершенно не трансцендентальный. Поэтому я и не заострял на нем внимания в первом сообщении. Я так думаю, я так философствую, я так живу. И никому не навязываю моего мнения. Кто-то думает по-другому - его право.
Однако трансцендентальным является мой ответ на вопрос, почему в мире существует тысяча ответов на вопрос "ЧТФ?". И на этом я настаиваю. Мы здесь на форуме неисчислимое число раз приводили центральную цитату Канта, что трансцендентальным является не столько рассмотрение предметов познания, сколько способов их познания. Итак, существует историко-философская проблема. Она заключается в том, что каждый великий и не очень философ дает свой вариант ответа "ЧТФ?". Многие ответы пересекаются, многие разнятся до противоположности. Но все имеют место быть. Например, приведу только один. Перечитал шесть определений философии Давида Анахта, и все они актуальны до сих пор: философия есть 1) наука о сущем, 2) наука о божественных и человеческих вещах, 3) забота о смерти, 4) уподобление Богу, 5) искусство искусств и наука наук, 6) любовь к мудрости (Опр. фил., гл. 6). Можно сконцентрироваться на их содержании и предметности и каждое из них рассматривать, отстаивая или критикуя. А можно абстрагироваться от их содержания и задуматься о ситуации, почему так происходит. Почему философы, которые, казалось бы должны блюсти цеховое единство, столь противоречивы в ответах на самый главный вопрос их профессиональной деятельности. И вот такое исследование, и результат его я называю трансцендентальным. Потому что оно не о предмете, а о способах его познания.
Вы прекрасно ответили на вопрос "Что такое философия с трансцендентальной точки зрения?", но я решил расширить задачу и поставил вопрос "Почему в истории философии есть и другие ответы и другие подходы, помимо трансцендентального, и никто их не отменял?" Или даже так - мета-вопрос: "Что такое отвечать на вопрос "Что такое философия?"?". И не вижу никаких причин, почему эту проблему, этот вопрос нельзя поднимать и решать, используя трансцендентальный метод.
(перепост http://transcendental.ucoz.ru/forum/12-17-1968-16-1359099260; если там, он выложен с целью задания/определения специфики философской полемики, то здесь - сделан акцент на теме/проблеме "Что такое философия?"", в чем ее специфика) + можно было бы его иметь в виду и в теме герменевтика (см. его автореферат ниже).
Нашел замечательный текст (доклада) на тему специфики философской работы (философии/философствования), философских текстов и дискуссий. Я бы рекомендовал с ним ознакомиться всем.
В докладе пойдет речь о содержательном материале философского мышления. Основная проблема, решению которой призван помочь доклад: какое место в современной интеллектуальной культуре занимает и может занимать философия?
В первой части речь пойдет о том, можно ли определять продукты интеллектуальных философских практик как теории. Точнее — о затруднениях, возникающих при попытках понять как «теорию» результаты работы, по крайней мере, некоторых философов. Эти затруднения проблематизируют современные представления о философии и об ее социальной и культурной функциях. Поэтому вторая часть посвящена возможности и необходимости иного определения материала философии. Для этого предлагается (пока предварительно) использовать понятие «особый гуманитарный объект». Также вводится представление о «философской утопии». Жанр моей работы я бы определил как «философия философии».
Выделим два подхода к применению слова «теория» по отношению к философским практикам. Один из них, условно назовем его «позитивный», ориентируется на идеал рационального научного теоретического знания, предлагаемый методологией теоретического знания позитивных наук. Другой можно назвать «классическим» и возвести к античному («классическому») пониманию «теории» как созерцания умозрительного. Под «философией» я буду подразумевать здесь только интеллектуальную деятельность по (вос)производству, обсуждению и использованию философских текстов [1]. При этом я сознательно выношу за скобки такие принципиально важные темы, как, например, отношения философии и образования, применение философской мысли в политике и т.д.
Итак, если философ ориентируется на научную рациональность и связанные с ней нормы предъявления собственной продукции, он стремится создать текст, структурно состоящий из суждений и умозаключений. Такой философ осознает себя в первую очередь исследователем. Потому он формулируют исследовательские проблемы, определяет (тематизирует) предмет, развивает свой специальный метод. Наконец, исследователь получает результат, излагаемый в виде совокупности рациональных суждений.
Заметим, что в классической философии эта совокупность должна была быть систематической. И хотя постклассическая философия с иронией относится к системостроительству, вместо самих философов их исследования «достраивает» до систем современная индустрия вторичной академической литературы [2].
При таком подходе философия может быть одной из наук, либо считать необходимым для себя взаимодействие с науками (недаром «научность философии» была одной из основных философских проблем ортодоксальной советской философии). Но репрезентация выводов философии, чтобы она претендовала на рациональное внимание, должна структурно напоминать рациональный научный текст (за исключением таких «второстепенных» для многих профессиональных философов жанров, как эссе, отзыв и пр.). Поскольку в идеале аргументация должна быть последовательной и достаточной, то предполагается, что при внимательном чтении такой текст поймет любой заинтересованный и достаточно компетентный (имеющий предварительную подготовку) читатель.
Если же речь идет о философской теории в «классическом» значении этого слова, мы имеем иную ситуацию. Это ситуация философского изобретения. Философ говорит том, что до него не просто не было известно, поскольку не было исследовано, но о том, что до него не могло быть исследовано, поскольку не существовало. Как правило, изобретается уже сама формулировка проблемы. Такой философ не исследует мир; его скорее можно назвать поэтом или созерцателем, а не ученым [3]. Неудивительно, что текст философа-созерцателя может требовать специальных и нетипичных интерпретативных усилий. Это делает подобных философов одиночками, в отличие от тех, чьи тексты надо отнести к «позитивному» подходу и кто сравнительно легко выстаиваются в историко-философские генеалогии.
Фактически в истории западной философии мы имеем две истории философии. Одна — это «нормализованная» история поступательного развития философии как науки (стандарт такой истории философии предложили германские академические философы конца 19 в. и их соратники [4]); другая — это нелинейная и незакономерная история «философских одиночеств» [5]. Явные, «классические» примеры таких одиночек — Спиноза, Руссо, Керкегор, Розанов.
Знание о результатах работы одного «одинокого философа» не позволяет сформулировать сколь-либо универсальные суждения. «Одинокий философ» не может ничему научить «нормализованного» теоретика. И знания о нем, даже активно производимые академической индустрией, — индивидуализированные знания о текстах данного автора и не более того. Но в «позитивном» подходе теоретическое знание должно быть универсальным.
Перед современным профессиональным философом, читающим тексты, относимые к такому «классическому» подходу к теории, встает вопрос: как эпистемологически квалифицировать результаты их работы?
Интересно также заметить, что когда «нормализованная» рациональная философия подвергается постоянной перегруппировке в работе историков философии по отношению к истории рациональной науки, философия «одиночек» такой перегруппировке почти не подлежит. Но можно ли относить ее к «философии» вообще? Тем более что ряд мыслителей охотно согласятся признать себя скорее литераторами, чем философами, имея в виду под «философами» создателей рациональных систем — теорий.
Следовательно, по крайней мере, о некоторых философах мы можем говорить, что если они создают теорию, то это «теория» в каком-то особом смысле этого слова. Далее, возможно, понятие «теория» вовсе не применимо для материалов и продуктов философской деятельности. И тогда сложной проблемой становится само название этого материала. «Что» или «чем» мыслят философы (по крайней мере, те из них, кто не претендует на «научность»), когда они практикуют философское мышление?
Рискну предположить, что, хотя обычно считают, что в философской мысли важны предмет и метод, а не материал ее, однако проблематизация этой очевидности позволяет провести отличительные линии между философией и не-философией и оправдать автономное существование философии в культуре.
В традиции европейской мысли есть общее обозначение для материала мысли — «идея». Гегель писал: «философия занимается идеями; поэтому она не занимается тем, что обычно называют только понятиями… Понятие и его существование — две стороны, различные и единые, как душа и тело… Единство наличного бытия и понятия, тела и души, есть идея» [6]. Однако «идея» — слово неспецифическое для материала философского мышления. Ведь философы Запада всегда претендовали на понимание и выражение универсальных законов мышления любого человека. Поэтому если у философа есть «идеи», то обладает он ими постольку, поскольку вообще любой человек способен производить и осознавать идеи (наиболее последовательно этого принципа придерживался британский эмпиризм). Тогда теоретическое мышление — это высшая форма мышления, но это не сущностное отличие. Философы стремились к овладению особым специальным методом мышления. Но этот метод применялся к предметам «обычного» — и тем самым универсального — мышления. В принципе, любой читатель философских текстов мог бы его освоить, следуя читаемому тексту. Следовательно, никакими сущностными отличиями от других доступных человеку видов исследовательской деятельности философия не обладает [7]. Очень упрощенно можно сказать, что философия находит свой исток в массовом повседневном мышлении, от которого отличается только рафинированностью идей, и в нем же обретает конечную реализацию, поставляя повседневному мышлению идеи и ответы на вопросы.
Лучшее из позитивных теоретических определений философии нахожу у В. П. Горана, одного из лидеров новосибирской историко-философской школы: «философия — рефлексивная метамировоззренческая теория» [8]. Однако такое понимание философии делает сомнительным возможность философского изобретения и потенциально превращает ее в разновидность критических культурных исследований.
Сама постановка вопроса о философском мышлении как уникальном мышлении и о философии как особой и уникальной культурной практике изобретения кажется странной и наивной, особенно в нашей культуре с ее специальными философскими академическими учреждениями. Фактически это постановка вопроса об иной, альтернативной профессиональной философии — следовательно, о культурных, политических и прочих возможностях ее существования.
В современной философии сделано несколько попыток преодолеть «обычные» представления о философии и материале ее (теоретической) мысли. Принципиально важно в данном случае положение о том, что философия — это не теория. Ее материал — не «идеи», а нечто иное, изобретаемое данным философом каждый раз и принципиально отличное от массовых «идей». В современном русском языке я не могу его определить лучше, чем «особый гуманитарный объект». Он отличается от понятий двумя особенностями.
1) Такие объекты действительны в рамках некоего практического процесса, вне которого являются только гипотетическим знанием, не содержательным, не более чем потенциальным источником метафор и аналогий. Так же, как, например, фрейдовская схема психики действительна только в рамках психоаналитического процесса. «Перемещаясь» из философской практики в нефилософский (специально-дисциплинарный или повседневный) язык, подобные мыслительные образования могут использоваться как метафоры и действительно часто становятся ими. Тем не менее, такое обогащение возможностей научного или обыденного языка, а через него — обыденных практик, например, «наивного философствования», — это не первичная задача философии.
2) Это искусственные объекты. Они не возникают естественным путем, не имеют объективного существования и требуют для своего существования постоянного инвестирования внимания [9]. Суждения относительно таких объектов не могут быть истинными или ложными, поскольку те не стремятся репрезентировать реальность. Однако искусственные объекты могут нормировать деятельность. В советской философии была категория «идеальное», которое мыслилось как естественное образование, возникающее в рамках общественно-исторической практики [10]. Философия должна была изучать идеальное с помощью профессионализированной рефлексии. В отличие от массовидного «идеального», «искусственное» создается намеренно (изобретается!) и затем поддерживается с помощью специальных конструктивных интеллектуальных процедур. Собственно, различие «искусственного» и «естественного» и было введено Г. П. Щедровицким и его сотрудниками именно чтобы выявить отличие конструируемых образований, призванных нормировать мыследеятельность, от «идеального» материалистической теории познания. Возможно, именно то, что основным предметом исследования являются такие предварительно изобретенные особые мыслительные объекты, можно было бы полагать основным отличием гуманитарных наук от иных наук. Нормирование деятельности — это не задача философии. Хотя она может быть социально востребована как «изготовитель» гуманитарных объектов. Практика обращения с ними — это не создание теорий в «позитивном» значении этого слова.
Кратко рассмотрим три примера философского понимания философии как практики обращения с деятельностными искусственными «мыслимостями».
1) Мощный анализ философии как такой уникальной культурной практики искусственного, описание своеобразия мыслительных объектов философии предприняли Жиль Делез и Феликс Гваттари [11]. Они прямо провозглашают философское изобретение основной целью философской деятельности. Для ее понимания они вводят «концепты», не имеющие ничего общего с теоретическими понятиями, сопряженный с «концептами» «план имманенции», разрабатывают специальную дисциплину «геофилософию», изучающую отношения философии и контекста (редуцируемого до чисто пространственного фактора — до ландшафта). Они четко отличают материал философии, науки и искусства и постулируют ее культурную автономность, даже «чуждость» иным культурным практикам. Для изобретения концепта требуется произвести специальные философские действия: учреждение плана имманенции, детерриториализацию, собственно изобретение концепта.
2) Собственный аналитический метод описания философской практики предложил советско-американский индолог Давид Зильберман (1938-1977). Метод был назван «модальная методология». Она описывает использование знания в культуре. На основе этого метода Зильберман создал типологию культурных традиций и типологию философских традиций, которой почти невозможно найти аналоги в европейской истории философии [12]. Принципиально новым стало понимание и описание философского мышления как коллективного обращения с искусственными образованиями. Эти искусственные образования создаются философским мышлением из материала философских текстов. Они существуют только в профессиональной коммуникации, «групповом воображении» самих философов. Философские объекты создаются благодаря особой процедуре модализации. Они нормативно организуют продуктивное воображение участников этой коммуникации и тем самым удваивают их существование, буквально замещая природное существование культурным, искусственным [13]. В то же время «внешний» продукт философии — значения социальных действий [14]; как таковые они могут быть востребованы всеми представителями данной культуры.
3) В Московском методологическом кружке Г.П. Щедровицкого был создан свой гуманитарный объект — схемы [15]. В рамках Методологического движения существует сложная и довольно развитая теория схем, коллективный практический опыт построения схем. Мне важно указать на то, что схемы являются также искусственными образованиями, «особыми гуманитарными объектами». Они организуют коллективную деятельность по отношению к реальности, но не репрезентируют ее. Само «схемное мышление» представляется особым «профессиональным умением» методологов, востребованных в ситуациях развития. Хотя схематизация не была изобретена в рамках Методологического движения, но именно там она была осмыслена и практиковалась как особый тип интеллектуальной деятельности, потенциально — особая профессиональная практика. Замечу, что Методологическое движение, в отличие от Делеза и Гваттари, в принципе не могло бы обсуждать себя само как замкнутое на собственных задачах автономное сообщество. Наоборот, возникновение и развитие Методологического движения полагали высшим этапом развития общественного разделения интеллектуального труда. При этом на уровне групповой идеологии было обосновано принципиальное отличие методологов как от исследователей-ученых, так и от исследователей-философов (но в рамках моего подхода это не важно).
Итак, есть три примера определения особого материала мышления: концепт и вмещающий его план имманенции; модальный объект; схема. Соответственно, были выделены три особые практики их создания: концептуальное изобретение; модализация; схематизация. Чтобы лучше понимать материал философского мышления, полезно было бы сопоставить эти и подобные опыты.
Профессиональная философия возможна, если она делает то, чего не делает больше никто. Профессионализм философии может состоять только в этой эксклюзивности, а не, скажем, в ее академической интеграции и соучастии в символическом рынке. Современная западная философия не является «профессиональной», поскольку ее функции не выделены в культуре. К тому же она приходит к концу «институционального» периода своего существования. Сравнительно быстро разрушаются устойчивые формы социализации человеческой «природной склонности к метафизике» (по Канту), сложившиеся в последние двести лет [16]. Нельзя сказать, что философия «исчезает»; скорее, можно диагностировать кризис и размывание профессиональной идентичности философа. В этой ситуации возможно развитие философии в сторону профессионализации. Как можно мыслить необходимые для этого общественные условия?
Давид Зильберман утверждал, что современная ситуация максимально благоприятна для появления настоящей (т.е. профессиональной, в его понимании) философии, и разработал проект модальной реконструкции всей мировой философии. В его работах он называется «Philosophia Universalis». Поскольку «западная цивилизация обнаруживает себя в ситуации, когда прежние «любительские» занятия философией исчерпали себя, что означает…. что философская деятельность отныне “может воссуществовать только на скатах «Философских сумм»”, в рамках Philosophia Universalis…» [17]. Он сам говорил об этом, как о реализации «философской кармы» — создании основы для философии будущего, необходимой в силу ее исходного, но до сих пор не реализованного предназначения. Как пишет исследовательница творчества Д. Зильбермана Елена Гурко, «реализация философской кармы должна поэтому представлять [собой] особый процесс необходимого высвобождения некоторого внутреннего содержания философских систем с одновременной активацией этого содержания без реальных изменений его, однако таким образом, что при каждом повторном применении ее каждый элемент возвращается на свое место» [18] — т. е. знание замкнуто, не происходит его прирост, но происходит постоянное преобразование. Такое представление о философии выглядит парадоксом для «позитивного» подхода. Тогда профессиональные философы — это и есть носители такого профессионального знания, живущие в замкнутом сообществе. Прообразом такой «страны философов», или «философского Рая» для Зильбермана стала классическая Индия, где шесть основных школ индийской философии (даршан) развивались в диалоге друг с другом и с буддизмом. Там, в кастовом обществе, философия достигла своей подлинной реализации мира «чистого делания смыслов». Там, по Зильберману, впервые возникла и была социально востребована фигура профессионального интеллектуала, производящего свои «мыслимости» на основе авторитетных текстов. Дело в том, что в силу эксклюзивного характера разделения труда в кастовом обществе только профессиональный интеллектуал имел доступ к этим текстам, а традиционная индийская культура, по Зильберману, — это культура, основанная на знании, и потому в максимальном совершенстве и виртуозности его интеллектуальной работы были заинтересованы все представители данной общественной системы. Хотя само по себе зильбермановское представление о классической Индии неисторично, описанная им «философская каста» напоминает средневековых европейских схоластов и заставляет думать об «идеальном типе» философского сообщества. Можно было бы называть его «философской утопией» или, более поэтично (вслед за Делезом и Гваттари), — «Раем философов». Это «идеальный тип» общества, в котором возможна реализация «профессиональной философии». Философская утопия дополняет концепцию профессиональной философии, моделируя некие универсальные условия полноты ее реализации.
Интересно заметить, что если Зильберман видел «рай философов» в древней Индии, Делез и Гваттари проецировали его в прошлое, в древнюю Грецию (естественно, вслед за Ницше и, шире, — немецким романтическим движением). Они пишут: «греки каждый раз должны были сначала становиться философами, так же как философы должны были становиться греками» [19]. Напротив, Г. П. Щедровицкий подошел к философской утопии конструктивно-технически, как к проблеме социального конструирования, и разработал технологию создания временных, почти виртуальных ситуаций, в которых было возможно и востребовано практикование философского мышления. Это знаменитые Организационно-деятельностные игры (ОДИ) [20]. ОДИ предложили принципиально новый подход к социализации философии. Возможно, в них впервые в истории появился «лабораторный» метод методологической и философской работы. Но хотя ОДИ решали различные проблемы общественного развития, их подлинная цель — создание условий для саморазвития мышления.
Полагаю, что «профессиональная философия» как эффективно действующее сообщество в современной академии невозможна. Однако функционально идея профессиональной философии необходима как «идеальный тип» философии, на котором можно моделировать и изучать философское мышление в его уникальности. Быть профессиональным философом в современной Академии — значит следовать воображаемому, искусственному этосу, действовать как член несуществующего сообщества. Однако для профессионального философа, стремящегося к философскому изобретению (а не к, например, гносеологическому обслуживанию научных исследований), это единственная альтернатива «философскому одиночеству».
Хочу закончить констатацией того, что перевод материала философского мышления в обыденные языки представляется в этом случае особой философской задачей (профессией?). Нужно постулировать, что такие изобретенные философом «теории» — умозрения сами по себе, и ничего не могут и не должны говорить нефилософам. Идея «идеального типа» профессиональной философии с ее эксклюзивными гуманитарными объектами — возможная точка отсчета для размышлений о социальных и эпистемологических возможностях философии.
↑2. Ламонт М. Как стать самым важным французским философом: случай Деррида / пер. А. Маркова // Логос №4-5 (72), 2009. С. 3–42.
↑3. Хотелось бы указать, что в известной концепции «философского изобретения» И. Лапшина развитие философии было сопоставлено развитию науки, и поэтому само «изобретение» понималось принципиально иначе. См.: Лапшин И.И. Философия изобретения и изобретение в философии: Введение в историю философии. — М.: Республика, 1999.
↑4. Вундт В. Введение в философию. М.: ЧеРо; Добросвет, 1998. Челпанов Г.И. Введение в философию. Введение в философию: С приложением вопросника и конспективного обзора истории философии. Изд. 8-е. М.: Эдиториал УРСС, 2010.
↑5. Историко-философская концепция «философского одиночества» развивается и варьируется в: Неретина С.С. Философские одиночества. М.: ИФРАН, 2008. См. также: Немцев М. Ю. Антропология как феноменология свободы и историко-философские исследования [2006] // Antropolog.ru. Электронный альманах о человеке: http://www.antropolog.ru/doc/persons/nemzsev/nemzsev21
↑6. Гегель Г.В.Ф. Философия права / пер Б. Столпера и М.Левиной. М.: Мысль, 1990. С. 59, §1.
↑7. Williamson T. The philosophy of philosophy. Blackwell Pub., 2007. P. 3-7.
↑9. Рац М. «Искусственное» и «естественное» // Г.П. Щедровицкий. М.: РОССПЭН, 2010. (Философы России второй половины ХХ века). С. 319-358.
↑10. Ильенков Э. Материалистическое понимание мышления как предмета логики //Ильенков Э. В. Философия и культура. М.: Политиздат, 1991. С. 216.
↑11. Делез Ж. и Гваттари Ф. Что такое философия? /пер. с фр. С. Зенкина. М.: Академический проект, 2011
↑12. Zilberman D. The Birth of Meaning in Hindu Thought. /Ed. by Robert S. Cohen. D. Reidel Publ., 1986; Гурко Е. Модальная методология Давида Зильбермана. Минск: Экономпресс, 2007.
↑13. «Наклонность к вживанию по-иному брать надо, чем рассуждение или идеаторику. Это, конечно, не существование, но и не рассуждение равно. А потому и не идеализируемо, не логизируемо и в принципе несводимо к играм языка. В том-то и состоит главная трудность передачи того, как это делается. (…) Ведь мог бы Платон, вместо необязательных картинок, модализовать собственную мысль. (То есть хоть сам пожить в своем государстве). Но не сделал» (Генисаретский О. И., Зильберман Д. Б. О возможности философии: переписка 1972—1977гг./ сост., прим., комм. В. Рокитянского. М.: Путь. 2001. С. 115, 119).
↑14. Разработав модальную методологию, Зильберман, к сожалению, не смог предложить удачного названия для мыслительного материала модального мышления. Это затрудняет понимание его незавершенного проекта.
↑15. Архив конференции «Схемы и схематизация» 13.10.2007 //Библиотека Научного фонда им. Г.П. Щедровицкого: http://www.fondgp.ru/lib/conferences/2007; Марача В.М. Отличительные черты методологического мышления как «идеального ядра» интеллектуальной традиции Московского методологического кружка // Г.П. Щедровицкий. М.: РОССПЭН, 2010. (Философы России второй половины ХХ века). С. 38-40; Розин В.М. Научные исследования и схемы в Московском методологическом кружке. М.: ННФ «Институт развития имени Г.П. Щедровицкого, 2011.
↑16. Мой доклад на эту тему на семинаре «Предельные вопросы» в рамках конференции «Дни петербургской философии — 2011» под названием «О пост-институциональной ситуации в философии и ее отношении к предельным вопросам как традиционному философскому предмету» размещен в моем блоге по адресу: http://mnemtsev.livejournal.com/337342.html.
↑17. Гурко Е. Модальная методология. Там же, с. 452.
↑18. Там же, с. 453.
↑19. Делез Ж. и Гваттари Ф. Что такое философия? С. 111. Курсив авторов.
↑20. Карнозова Л. М. Организационно-деятельностная игра // Г.П. Щедровицкий. М.: РОССПЭН, 2010. (Философы России второй половины ХХ века). С. 359-403. В архивах Методологического движения накоплена масса воспоминаний и аналитических работ об ОДИ, однако до сих пор не написана их социально-политическая история.
Рецепты мудрости от И.Бродского. Предупреждение молодым...
Иосиф Бродский
Выступление в Сорбонне
Изучать философию следует, в лучшем случае, после пятидесяти. Выстраивать модель общества - и подавно. Сначала следует научиться готовить суп, жарить - пусть не ловить - рыбу, делать приличный кофе. В противном случае, нравственные законы пахнут отцовским ремнем или же переводом с немецкого. Сначала нужно научиться терять, нежели приобретать, ненавидеть себя более, чем тирана, годами выкладывать за комнату половину ничтожного жалованья - прежде, чем рассуждать о торжестве справедливости. Которое наступает всегда с опозданием минимум в четверть века.
Изучать труд философа следует через призму опыта либо - в очках (что примерно одно и то же), когда буквы сливаются и когда голая баба на смятой подстилке снова для вас фотография или же репродукция с картины художника. Истинная любовь к мудрости не настаивает на взаимности и оборачивается не браком в виде изданного в Геттингене кирпича, но безразличием к самому себе, краской стыда, иногда - элегией.
(Где-то звенит трамвай, глаза слипаются, солдаты возвращаются с песнями из борделя, дождь - единственное, что напоминает Гегеля.)
Истина заключается в том, что истины не существует. Это не освобождает от ответственности, но ровно наоборот: этика - тот же вакуум, заполняемый человеческим поведением, практически постоянно; тот же, если угодно, космос. И боги любят добро не за его глаза, но потому что, не будь добра, они бы не существовали. И они, в свою очередь, заполняют вакуум. И может быть, даже более систематически, нежели мы: ибо на нас нельзя рассчитывать. Хотя нас гораздо больше, чем когда бы то ни было, мы - не в Греции: нас губит низкая облачность и, как сказано выше, дождь.
Изучать философию нужно, когда философия вам не нужна. Когда вы догадываетесь, что стулья в вашей гостиной и Млечный Путь связаны между собою, и более тесным образом, чем причины и следствия, чем вы сами с вашими родственниками. И что общее у созвездий со стульями - бесчувственность, бесчеловечность. Это роднит сильней, нежели совокупление или же кровь! Естественно, что стремиться к сходству с вещами не следует. С другой стороны, когда вы больны, необязательно выздоравливать и нервничать, как вы выглядите. Вот что знают люди после пятидесяти. Вот почему они порой, глядя в зеркало, смешивают эстетику с метафизикой.
P.S. Комментарий после более внимательного прочтения:
Первый абзац - понравился (потому и выложил!), а далее - полное непонимание философии. Особенно это: "Истина заключается в том, что истины не существует". "Человек от природы стремится к знанию" (т.е. к познанию истины). Между Бродским и Аристотелем я выбираю (тезис) второго.
Выкладываю текст М.Эпштейна для возможного обсуждения (и своей критики). (http://postnauka.ru/longreads/8547 - читать лучше по ссылке, там форматирование лучше).
Философские чувства
Чувствительное сердце есть богатый источник идей… Николай Карамзин
Мы привыкли отождествлять философию с мышлением. Словосочетание «философская мысль» представляется самоочевидным, почти тавтологичным: философия есть мысль в ее высшем развитии. Ни в одном словарном определении философии — а их десятки и сотни — нет упоминания о философских чувствах, эмоциях, переживаниях. В англоязычном интернете словосочетание «философская мысль» встречает в сто раз чаще, чем словосочетание «философское чувство»(соответственно 651 000 и 5 600), а в рунете — в пятьдесят раз (332 000 и 6 500), что говорит об огромной диспропорции в рациональных и эмоциональных составляющих философии, согласно общепринятым воззрениям.
Философия – не только мышление
Но мне представляется, что философскими могут быть не только мысли, но и чувства. Среди множества чувств выделяются такие, которые обращены к миру в целом, к законам бытия, к природе человека, времени и пространству и благодаря своей универсальности поднимаются до ранга философских. Да и вообще почему философия, как любовь к мудрости, должна проявляться только в мыслях, а не в чувствах? Ведь любовь – это чувство, да и мудрость – не обязательно мысль, а скорее мыслечувствие, сплав того и другого. Мудрость – это способность эмоционального наполнения мысли и интеллектуального наполнения чувства.
В «Притчах Соломона» Премудрость говорит о себе и о Боге: «…я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицом Его во все время, веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими. (Притчи Соломона, 8:30, 31). Здесь Премудрость представлена прежде всего в полноте своих чувств, как радость и веселье перед лицом Бога, и она разделяет эту радость с людьми, ее любящими.
Так какое же право имеет философия как любовь к мудрости иссушать себя до рассудочных категорий и пропозиций, эмоционально опустошаться до аналитических суждений? Сила мыслителя определяется глубиной его философских чувств. Мысль сама по себе еще не образует софийной целостности. София-Хокма в Библии — это мудрость переживаний и переживание мудрости. Если мысль объемлет мир со стороны, то чувство наполняет его изнутри, и сам акт миротворения мира — это не чисто интеллектуальный, созерцательно-медитативный процесс, это чувство всенаполняющей радости, какой творец отзывается на все сотворенное им: «и увидел Бог, что это хорошо».
В свое время К. Маркс обозначил альтернативу: должна ли философия объяснять или изменять мир (11-ый тезис о Фейербахе)? Но можно взглянуть на задачи философии более широко: не только объяснение или изменение мира, но и воспитание предельно емких чувств, относящихся к миру, к бытию, к человеку. Более того, именно развитие философских чувств может стать решающим звеном перехода от объяснения мира к его изменению, т.е. центральной, всесвязующей интенцией философии. Чувство исходит из понимания и переходит в действие, связуя теорию и практику.
Чем философские чувства отличаются от нефилософских?
Философская мысль отличается от нефилософской тем, что охватывает законы мироздания в целом. «Иван – дурак» – мысль не философская, а «род человеческий глуп» уже философична. Точно так же обида на грубого, надоедливого соседа не входит в диапазон философских чувств, а горькое чувство несовершенства мироздания или уязвленность человеческими страданиями – входят.
Философски чувствительный человек переживает свое отношение к миру в целом как эмоциональную драму. Его мучают, радуют, потрясают загадки мироздания. «Экклесиаст» – книга философических чувств и переживаний. «И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо все — суета и томление духа!» (2:17) Это мысль или чувство? Очевидно, чувство, коль скоро оно выражается словами «возненавидел», «противны стали». Но предметом этого чувства является не сосед или прохожий, а «жизнь» как таковая и «все дела, которые делаются под солнцем». И разрешается это чувство обобщающей мыслью: «все — суета и томление духа!» Мысль и чувство переходят друг в друга, поэтому можно говорить о философском умо-настроении или философском мысле-чувствии.
Предмет философских чувств — бытие как таковое и такие универсалии, как единое и многое, свобода и необходимость, жизнь и разум, пространство и время. Чувство потерянного времени вследствие того, что не успеваешь выполнить намеченное, — это просто чувство. Но меланхолия времени, чувство всеобщей бренности и обреченности, неумолимого хода вещей, разрушающего все родное, любимое, — это философское чувство.
В пушкинской маленькой трагедии Сальери испытывает к Моцарту не обычную, но философскую зависть: зависть алгебры к гармонии, чувство величайшей несправедливости, доходящее даже до философского негодования. «Нет правды на земле…. Но правды нет и выше!»
Еще одно важное философское чувство — удивление, которое Аристотель считал родоначальником философии как таковой, да и знания вообще. «Ибо и теперь и прежде удивление побуждает людей философствовать, причем вначале они удивлялись тому, что непосредственно вызывало недоумение, а затем, мало-помалу продвигаясь таким образом далее, они задавались вопросом о более значительном, например о смене положения Луны, Солнца и звезд, а также о происхождении Вселенной. Но недоумевающий и удивляющийся считает себя незнающим…» («Метафизика», гл. 2, 982, 12–18).
Аристотель показывает как житейское удивление переходит в философичное — в источник самой философии — по мере того, как оно распространяется на «более значительное», на основы бытия, на происхождение Вселенной и т.п. Удивление побуждает задавать вопросы о природе привычных вещей, а тем самым и углубляться в их причины и далее в причины причин, до самых глубинных оснований всего сущего, которые и исследуются метафизикой. Собственно, цель философии — не объяснять окончательно тот или иной предмет, а вести вглубь непознаваемого, от удивления к удивлению, от тайны к тайне.
Если удивление — начало философии, то оно же — и ее итог, как явствует из мысли Иммануила Канта: «Две вещи наполняют душу постоянно новым и возрастающим удивлением и благоговением, и тем больше, чем чаще и внимательнее занимается ими размышление: звездное небо надо мной и нравственный закон во мне». Не только удивление побуждает размышлять (Аристотель), но и размышление ведет к еще большему удивлению (Кант).
Философическими могут быть и боль, и скорбь, и скука, и веселье, и ликование, если они переживаются за все человечество. «Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала». Это начало радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву» стало началом и всей русской философии, которая замешана на чувстве страдания и сострадания, на карамазовском вопросе об оправданности детской слезинки.
Диапазон философских чувств чрезвычайно широк:
Философское презрение — презрение к тем мелким обстоятельствам, частностям, жизненной суете, которые отвлекают от главного, от поиска смысла жизни, от выполнения своего высшего предназначения. Философский гнев — гнев против несправедливого мироустройства, которое одним дает все, другим ничего, праведных мучит, а нечестивых ублажает. Философское беспокойство — это тревога об ускользающем смысле целого, о том, что мир лежит в осколках и мысль не может собрать его воедино. Философский страх — страх перед бытием, потому что оно непознаваемо, или перед небытием, потому что оно опустошительно, страх за свое маленькое «я», несоизмеримое с бесконечностью мироздания. Философская грусть — грусть о том, что все проходит, нет ничего вечного под Солнцем, даже великие дела и люди забываются, и живая собака лучше мертвого льва. Философская мука описана в «Идиоте» Достоевского: «Мучило его то, что всему этому он совсем чужой. Что же это за пир, что ж это за всегдашний великий праздник, которому нет конца и к которому тянет его давно, всегда, с самого детства, и к которому он никак не может пристать. Каждое утро восходит такое же светлое солнце… каждая-то травка растет и счастлива! И у всего свой путь, и всё знает свой путь, с песнью отходит и с песнью приходит; один он ничего не знает, ничего не понимает, ни людей, ни звуков, всему чужой и выкидыш. О, он, конечно, не мог говорить тогда этими словами и высказать свой вопрос; он мучился глухо и немо…»
Любое чувство, достигающее универсальности, может стать философским, и здесь нужно поставить вопрос o природе самих универсалий, составляющих предмет философии. Под универсалией понимается общее понятие, общий признак многих явлений, например, «красивое», или «число», или «ум». Но универсалией может быть и то, что вызывает сходные чувства: радует или удивляет, вызывает страх или скуку. Такие универсалии, в отличие от рациональных, умопостигаемых, можно назвать эмоциональными, душепостигаемыми. И дело не в том, что чувство может стать предметом философского размышления, а в том, что чувство, обретая универсальность, само становится философическим. Философично не только мыслить о радости, но и испытывать радость, если эта радость обращена не к конкретным событиям или ситуациям, но ко множеству вещей, к построению мироздания в целом, к законам бытия. Можно назвать такие универсные чувства или философские сантименты «унисентименталиями» (unisentimentals).
Призвание философии
Я полагаю, что призвание философии — формировать не только наши мысли, но и чувства, способствовать их развитию и углублению. Не только интеллектуально объяснять мир, но делать нас чувствующими гражданами мироздания, т.е. восходить от чувств единичных, ситуативных, житейских к мирообъемлющим. Эту задачу можно описать стихами Уильяма Блейка, заменив в них «видеть» на «чуять» (в значении «чувствовать»):
В одном мгновенье чуять вечность, Огромный мир — в зерне песка, В единой горсти — бесконечность И небо — в чашечке цветка.
Чувство более бытийно и событийно завладевает человеком, чем отвлеченная мысль, более сопряжена с его целостной личностью и поведением. Философия, которая ограничивается только мыслями, суждениями, силлогизмами, сочетанием понятий, не доходит до уровня мудрости, т.е. не выполняет своего дисциплинарного предназначения.
Великие философы: Платон, Кант, Шеллинг, Кьеркегор, Ницше, Соловьев, Хайдеггер, Ясперс, Сартр, Бердяев — проникнуты философскими чувствами и страстями, которые и определили масштаб их мысли. Мысль мелка и тавтологична, если в нее не входит волевой и эмоциональный импульс, опыт глубокого переживания. То, что отличает синтетические суждения от аналитических, есть, в частности, чувство, вложенное в понятия, но из них логически не выводимое, — эмоциональная связь концептов и терминов. Аналитическая философия лишена больших философских чувств, и напротив, синтетизм философского суждения может быть основан на «взлетах» и «прыжках» чувства.
Есть философии более тяготеющие к мысли или к чувству. Например, гегелевская философия умозрительна и ближе к логике (не случайно ее ядро — «Наука логики»), тогда как ницшевская философия — «веселая наука», и вообще не наука, а скорее мораль, причем имморальная. Она кипит чувствами, далеко не всегда добродетельными: там и гнев, и обида, и страдание, и восторг, и месть, и отвращение, и любовь, и злость. У Ницше чувства порой перехлёстывают мысль, подавляют ее, делают ее чрезмерно раздражительной, экстатической. Англо-американская аналитическая философия и континентальная экзистенциальная философия (в том числе русская, например, В. Розанов) — два крайних предела, за которыми мышление и чувство порой освобождаются друг от друга. Как их воссоединить? Опыт чувствующей мысли и мыслящего чувства раскрыт у Бл. Августина, Паскаля, С. Кьеркегора, Ф. Достоевского, Ф. Ницше… Вообще философски значимая граница проходит не между мыслями и чувствами, а между житейскими, эмпирическими мыслями и чувствами — и бытийными, универсными мыслями и чувствами.
Призвание философии в том, чтобы мыслями раздвигать область чувств. Чтобы любовь, и радость, и надежда, и боль, и скорбь переживались крупно, вселенски, не исчерпываясь житейскими ситуациями. И чтобы на вершине этих переживаний рождались новые чувства, для которых еще нет понятий в языке, потому что в обычных ситуациях эти чувства проявляются редко.
Например, «страдость» (joy–suffering), соединение радости и страдания — то чувство, которое охватывает нас при слушании классической музыки (в частности, Бетховена) и обращено к мирозданию в целом. В повседневной жизни это чувство нам практически незнакомо, а между тем оно поднимает нас до той мудрости, которая объемлет все переживаемое человеком в его трудах под солнцем, от томления до веселья, как сказано в Книге Экклесиаста: «И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая [их]: и вот, всё—суета и томление духа, и нет [от них] пользы под солнцем!» (2:9, 11). «И похвалил я веселье; потому что нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться: это сопровождает его в трудах во дни жизни его, которые дал ему Бог под солнцем» (8:15).
Философии необходимо пройти курс сентиментального воспитания, чтобы приобрести способность, по выражению византийских исихастов, «погружать ум в сердце», переживать то, что она мыслит. Воспитание философских чувств — важнейшая часть духовного воспитания, да и философского образования. На философских факультетах изучают школы, системы, категории, но важно не только изучать категории мысли, т.е. образовывать свой ум, но и развивать философские чувства, способы переживания мира, удивляться великому в малом, страдать от неразрешимых противоречий бытия, воодушевляться диалектикой и т.д. Если бытовые эмоции вызываются причинами локальными, житейскими, то философские — состоянием мира, устройством бытия, ходом истории. И они не просто вызываются состоянием мира, но и сами ведут к его изменению. Маркс писал, что когда идеи овладевают массами, они становятся материальной силой. Но массами овладевают не сами по себе идеи, а идеи-эмоции, т.е. сильные чувства, которые равнообъемны и равномощны идеям, т.е. относятся не к частному, а к коллективному опыту, охватывают жизнь общества или всего человечества. Эмоциональной мотивации частного поведения соответствует мотивация философскими эмоциями на уровне исторических процессов.
Сильнее всего на мир воздействуют именно эмоции, причем философского масштаба. Революцию совершает философская эмоция несправедливости мироустройства, озлобленности на существующий порядок вещей. Научные открытия совершаются философскими эмоциями удивления перед загадками мироздания. В основе художественных произведений и технических изобретений лежит радостное чувство свободы, позволяющей творчески преображать мир. Лирическая философии: петь умом Что же делать? Стану молиться духом, стану молиться и умом; буду петь духом, буду петь умом. Первое послание к Коринфянам, 14:15
Бывают такие состояния ума, когда он воистину начинает петь. Мысль переполняется музыкальным ритмом и восторгом самовыражения — но при этом остается именно мыслью, выстраивается рядами понятий, предпосылок, заключений. Поясню хорошо узнаваемым примером: «Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке! Сверхчеловек — смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли! Я заклинаю вас, братья мои, оставайтесь верны земле и не верьте тем, кто говорит вам о надземных надеждах! Они отравители, все равно, знают ли они это или нет». Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
Что это — философская лирика? Или это философия, но только лирическая, требующая присутствия лирического «я» и выражения от первого лица прямых актов воли, обращенных к «вы»: «я учу», «я заклинаю», «пусть ваша воля…», «не верьте тем…» Эти философия не описательная, a выразительная.
Что такое философская лирика, понятно каждому: Омар Хайям, Дж. Донн, Гете, Тютчев… А вот у лирической философии пока что нет места в системе понятий. Даже если посмотреть по Гуглу: в русскоязычном интернете первое словосочетание встречается полтора миллиона раз, а второе – всего 3 600, т.е. в соотношении 416:1. В англоязычном интернете соотношение 2:1, но следует учесть, что здесь гораздо более популярно выражение «метафизическая поэзия» («metaphysical poetry»), которое встречается в 27 раз чаще, чем «поэтическая метафизика» («poetic metaphysics»), соответственно 209,000 и 7,800. Между тем очевидно, что в философии есть место лиризму не меньше, чем в лирике — философизму. Что такое Ницше (особенно «Заратустра») и Кьеркегор, в значительной своей части, как не лирическая философия? И однако в каталогах даже крупнейших библиотек, где присутствуют самые экзотические рубрики, от «философии спорта» до «философии чучхэ», — нет «лирической философии».
При этом лиризм как род философии нельзя отождествлять ни с одним ее направлением. Экзистенциальная философия может быть лирической, как у Кьеркегора, а может быть эпической, как у Хайдеггера в «Бытии и времени». Точно так же и идеализм может быть лиричным (например, у П. Флоренского в «Столпе и утверждении истины») или не-лиричным (Вл. Соловьев). Уж на что, кажется, нелиричен материализм — но у Л. Троцкого и В. Беньямина можно найти примеры лирического марксизма. Можно, очевидно, говорить и о лирической теологии, например, в «Исповеди» Августина – по контрасту с эпической теологией Фомы Аквинского.
Обсуждая разные философские направления, концептуальные системы, мы часто забываем о том, что философия, как всякая словесность, разделяется на роды и жанры, которые отчасти пересекаются с литературными. Лирическая философия вполне заслуживает рассмотрения как особый, малоизученный род философской словесности.
Михаил Эпштейн
Samuel Candler Dobbs Professor of Cultural Theory and Russian Literature at Emory University, USA, Professor of Russian and Cultural Theory at Durham University, UK
Написал только что по поводу статьи М.Эпштейна на его стене (http://www.facebook.com/mikhail.epstein). Пишу Вам по поводу: http://postnauka.ru/longreads/8547. Видимо, Вы хотели написать что-то провокационное, но получилось, скорее, "вредное" ( ). Платон, Аристотель и мой любимый Кант неоднократно подчеркивали, что философия является "чистым" мышлением... К сожалению, формат поста не позволяет писать развернуто, поэтому кратко, несколько обрывочных тезисов/аргументов, которые можно было бы связать ассоциативно. Делез и Гваттари в своей книге "Что такое философия?" противопоставляют философию как "работу" с концептами (понятиями), искусству как "работе" с перцептами и аффектами. Тем самым чувство - удел искусства, художников, эстетики. А.Бадью в своем "Манифесте философии" говорит о "подшитии" философии, например, к поэзии, Вы же - к искусству, что превращает ее, если не в симулякр, то в некоторую неправильную "превращенную форму" (Мамардашвили). Конечно, можно говорить о некоторой философской обработке чувств с целью придания им глобальности (чувство мира, вечности), но это скорее метафора, хотя искусство представляет собой альтернативный и возможно тоже глобальный взгляд на мир в целом, или, как сказал Г.Шпет, особый "способ познания мира" (глобально-целостный, а не локальный). Однако это не повод в совершении концептуальной ошибки и задании предмета философии (метафизики) не через "идеи разума" (Кант), а через чувства.
Соглашусь, что Платон, Аристотель и Кант считали философию чистым мышлением, но ведь Вы не дали аутентичного определения чистого мышления, а лишь аксиоматически предположили, что чувство в него не входит. Если же обнаружить в чистом мышлении элемент чувственности (например, Кант признает, помимо внешнего чувства, еще и внутреннее), то никакого противоречия нет. Ведь и искусства занимаются не только чувствами, но и мыслями, и ничего. Ничего нет страшного в том, что какая-то чувственность (не внешняя) входит и в плоть науки. Однако чтобы не путаться в этой аксиоматической софистике и бесплодно не бадаться по ее поводу, я несколько лет назад предложил (согласно Вашему методу дифференциации) особое мыслительное, философское, умственное чувствование именовать мыслечувствием, тем самым находя чувству место в философии (подобно Эпштейну) и отгораживаясь от всех других (не мыслительных) форм чувственности. Просто и не ведет к профессиональным распрям. Ибо пря (распря) - это не мысль, это чувство, чувство негодования. Я за любовь, философия ведь и любовь (чувство) к... Об этом мы уже говорили.
Сообщение отредактировал СБ - Четверг, 07.02.2013, 08:32
1. "Всякое, основанное на разуме познание исходит или из понятий (философия/метафизика. - КС; см. ниже) или из конструирования понятий; первое познание называется философским, а второе - математическим (математика, как еще одно чисто-разумное предприятие/познание. - КС)" (В865)
2. "Философское познание есть познание разумом посредством понятий а математическое знание есть познание посредством конструкции [из] (мне больше нравится старый перевод "посредством конструирования". - КС) понятий" (В741)
Ср. с приводимым мной пониманием философии у Делеза, а также моим пониманием философии выше (философия как непредметный тип познания).
1. Внешнее и внутреннее чувство: "У нас есть формы как внешнего, так и внутреннего чувственного априорного созерцания..." (Тр. аналитика, §26).
2. Внутреннее чувство порождает мысль: "...Для познания самого себя мне нужно кроме сознания, т.е. кроме того, что я мыслю себя, иметь еще созерцание многообразного во мне, посредством которого я определяю эту мысль" (там же, §25).
3. Трансцендентальная схема - сумма мысли и чувственности: "Ясно, что должно существовать нечто третье, однородное, с одной стороны, с категориями, а с другой – с явлениями и делающее возможным применение категорий к явлениям. Это посредствующее представление должно быть чистым (не заключающим в себе ничего эмпирического) и тем не менее, с одной стороны, интеллектуальным, а с другой – чувственным. Именно такова трансцендентальная схема" (Аналитика осн., гл.1).
4. Невозможность познания природы без чувства удовольствия: "Оттого, что мы постигаем природу и единство ее в делении на роды и виды... мы, правда, уже не испытываем заметного удовольствия, но в свое время оно всё же здесь, несомненно, было, и только потому, что без него был бы невозможен самый обыденный опыт, оно постепенно смешалось с самим познанием и уже перестало замечаться отдельно" (КСС, введ., VI).
Итак, если философия не работает с априорными формами (1), не занимается самопознанием (2), не оперирует тр. схемами (3), не участвует в познании природы (4), то тогда Вы правы: никакой чувственности в философии нет. А если философ всем этим занимается (а по Канту - занимается), следовательно, он так или иначе причастен к интеллектуальной, мыслительной, созерцательной чувственности, или, по-моему, к мыслечувствию.
Вопрос в герменевтической интерпретации, как сказал бы ономатодокс.
Сообщение отредактировал СБ - Четверг, 07.02.2013, 13:38
СБ, Вы превратно или неточно толкуете кантовское учение о внутреннем чувстве. Оно, конечно, несколько отличается от внешнего чувства, но, прежде всего, является чувством, что означает (для Канта) результат пассивного воздействия какого-то активного источника. В случае внешнего - таковым является внешняя вещь-спс, в случае внутреннего - внутренняя вещь-спс, или единство трансцендентальной апперцепции.
Однако главное (= Ваша неточность) не в этом, а в том, что "внутреннее чувство НЕ порождает мысль" (п.2 выше). Оно ему сопутствует, возможно определяет (по форме), т.к. любая наша мысль одна (причастно к Единому). Хотя и это (последнее) неточно, т.к. определяет мысль, скорее, не само внутреннее чувство, а стоящая за ним апперцепция (кстати, апперцепция - это ап-перцепция, т.е. то, что сопровождает перцепцию (даже по Лейбницу), но не выводится из нее).
"Ошибка" (это более сильная характеристика чем "неточность") же Ваша в том, что здесь мы опять "забыли" о важном кантовском различение между познанием и мышлением. Я спец. для Вас приводил "ответ" Канта на этот вопрос (хотя многое есть и в тексте КЧР). Чувство (созерцание) важно для познания, без него познание - не познание, а фикция. Оно (чувство, созерцание) поставляет познанию-рассудку его предмет (явление как предмет представлений). Само же мышление - это деятельность только рассудка (или разума, который Кантом понимается как рассудок, как работа с понятиями).
О схемах отдельный разговор. Но в свете вышесказанного, они (схемы) - посредник между чувством и мыслью (т.е. опять-таки не мысль сама по себе!), опять-таки необходимый для познания, т.е. для соединения чувства (созерцания) и рассудка (мысли).
Кстати, познание бытия - для Канта не познание, хотя мы его и можем мыслить, т.к. нет соответствующего созерцания (чувства).
Относительно чувства удовольствия - это опять-таки то, что сопровождает мышление/познание, но в силу его сопровождения, оно само по себе мышлением/мыслью не является.
Сергей! 1) Я ни в коей мере фундаментально не отождествляю внутреннее чувство и мысль. Это вещи разные. Так что никакой ошибки, даже по Вашему, я не делаю. 2) Я лишь утверждаю, что существуют особые, очень локальные и специфические образования (феномены), в которых эти фундаментальные разности сходятся до неразделимой слиянности. Я это не придумал, это не мои априорные фикции, это факты моей познавательной деятельности. Я лишь даю им имя-неологизм - "мыслечувствие". Именование в философии не преступление. Так что и в этом смысле я не противоречу опытному духу кантовской метафизики: прикладываю рассудочное понятие к конкретному феномену. 3) А вот в чем мы с Вами, действительно, расходимся, так это в том, что я считаю, что мыслечувствия и даже некоторые возвышенные просто чувствия входят элементами в философию, наряду с понятиями и категориями. Для меня философия гораздо шире понятийно-категориальной деятельности. И я не думаю, что одинок в таком понимании. Например, так считает вся классическая русская философия, наполненная десятками величайших имен. У меня рука не поднимется считать их жизни, познание, философствование, борение за истину и страдания от преследователей (вплоть до смерти в гулагах: П.А. Флоренский, Л.П.Карсавин и др) неточностью или ошибкой.
Сообщение отредактировал СБ - Четверг, 07.02.2013, 21:11
СБ, у Вас же вроде что-то про "воображение" было?! Под спойлером длинная цитата из Э. Кассирера Кант и проблема метафизики Замечания к интерпретации Канта Мартином Хайдеггером.
"И так же обстоит дело в конечном итоге с разумом — со всей сферой «познания идей». Человеческий разум конечен не только извне, а в известном смысле и изнутри: конечность охватывает его не как случайно положенная ограда, на которую он наталкивается в своей деятельности, она положена в самой этой деятельности. Все его исследования и вопросы основаны на конечности: разум задает эти вопросы, потому что он конечен, причем настолько конечен, что для него в его бытии разумом все дело именно в этой конечности» (207). Как ни высоко разум поднимается над опытом, он никогда не может просто перелететь через него. Ибо и трансцендентность как таковая априорно чувственна — и человеческий чистый разум есть необходимо чистый чувственный разум (164). Из всего этого следует, что все проведенное Кантом аналитическое деление, что деление познания на чувственность, рассудок и разум носит только предварительный характер. Оно не ведет нас в центр кантовской постановки проблемы, а есть только средство и способ изображения. В действительности для Канта не существуют три различные, резко обособленные друг от друга «способности» познания — все они исконно объединены в некоей «радикальной способности» и замкнуты в ней. Хайдеггер пытается доказать, что эта исконная способность, этот источник, из которого возникают созерцание и понятие, рассудок и разум, есть трансцендентальное воображение. Она, по его мнению, не просто последующе связывающее и опосредствующее, а подлинный формирующий центр всей «Критики чистого разума». Учение о чистом воображении и его «схематизме» составляет в кантовской основе метафизики решающую стадию: только глава о схематизме «вводит с неслыханной уверенностью в ядро всей проблематики Критики чистого разума» (107). Чистое созерцание и чистое мышление, чтобы понять их в их особой функции, должны быть сведены к трансцендентальному воображению и исходя из него определены и освещены (130). Трансцендентальная эстетика и трансцендентальная логика сами по себе в сущности непонятны: они носят лишь подготовительный характер и могут быть прочитаны только исходя из перспективы трансцендентального схематизма (ср. 137). Доказательство этого основного отношения составляет главную задачу и подлинное ядро анализа Хайдеггера. Надо сразу же подчеркнуть и признать, что он провел эту часть своей задачи с чрезвычайной силой и большой остротой и ясностью. Мне всегда казалось странным признаком полного непонимания основного намерения Канта, что в литературе о Канте бытует представление, будто учение о схематизме «искусственно», будто Кант ввел в свое учение способность «трансцендентального воображения» только из внешних оснований «симметрии» и «архитектоники». Может быть, наконец, после того как ознакомятся с подробным, разрабатывающим каждую отдельную черту главы о схематизме изложением Хайдеггера, будет понята вся абсурдность этого упрека. Что касается меня, то я готов выразить мое полное одобрение точки зрения Хайдеггера в этом пункте и мое принципиальное согласие с ним, ибо учение о «продуктивном воображении» является — хотя и с совершенно иных систематических точек зрения — совершенно необходимым и бесконечно плодотворным мотивом учения Канта и всей «критической философии»6. Одно, что не должно быть забыто, следует, правда, тотчас же подчеркнуть, если мы хотим понять и интерпретировать в духе Канта учение о «конечности познания». Это учение следует также рассматривать с двойной точки зрения, которую Кант устанавливает для всех исследований в области трансцендентальной философии и которой он постоянно придерживается".
Сообщение отредактировал onomatodox - Четверг, 07.02.2013, 22:03
Ономатодоксу Михаил, согласен. Для меня проблема архиинтересная. Она является той ниточкой, которая связывается Канта со всей (некантианской, неаналитической) философией. Жаль, что на СТ она не получает развития.
1. Тема воображения, в том числе и трансцендентального получила свое развитие и, в каком-то смысле свое завершение и разрешение на форуме по кантовскому воображению и изданном на основании работы форума сборнике.
2. Один из итогов состоял в том, что трансцендентальный синтез воображения Кант рассматривает как действие (первое применение) рассудка на чувственность. См. более подробно фр. В151 - 157 (пар.24), где Кант об этом пишет подробно. Там, кстати, содержится и объяснение специфики (и парадокса) внутреннего чувства.
Т.е. это именно действие рассудка на чувственность, а не обратное влияние чувственности (чувства) на рассудок (мысль).
P/S/ Этим я не утверждаю, что тема воображения закрыта вообще, но определенная работа уже была проделана и меня она устраивает.
09/02/2012 Михаил Эпштейн Уважаемый Сергей, Вы встаете на защиту мышления - но ведь на него никто и не нападал. Первая гл. моей статьи называется "Философия - не только мышление". "Не только", но и мышление, конечно. Философские чувства тем и отличаются от нефилософских, что мышлением они поднимаются до таких обобщений, которые несвойственны чувствам бытовым, обращенным к единичному. Это чувства, преображенные мыслью. А вообще отнимать у философии способность чувствовать, а у искусства способность мыслить – это какой-то неоклассицизм или неосхоластика. Перечитайте Ю. Лотмана – о том, как мыслит искусство. Или М. Полани "Личностное знание", об эмоционально-личностных предпосылках науки. Или книгу Дж. Кошута "Искусство как философия".
Сергей Катречко Уважаемый Михаил! Я, если не правоверный, то кантианец (см. мой форум: http://transcendental.ucoz.ru/forum/19-58-2221-16-1360183481 + в первых постах темы мое видения философии). Аксиома Канта: чувственность и рассудок (чистое мышление) - два разных "ствола познания". Приведенные Кантом аргументы остаются в силе и до сих пор (хотя можно найти их и у Платона, Аристотеля, Гегеля... того же Делеза)....
Т.е. философия представляет собой не-предметный типы мышления, осуществляемый трансцендентальным субъектом. Чуть позже я прокомментирую это определение. Бадью говорит о феномене "подшития" собственно философии к чему-то другому, тогда она существует в своем не-собственном модусе ("подшитие" к науке - позитивизм, "подшитие" к политике - идеология, марксизм, "подшитие" к поэзии - ??? (экзистенциализм, Хайдеггер) философия превращается в литературу (Сартр, Камю, постмодерн)). ХХ век - подшитие философии к науке, т.е. излишняя рационализация, Вы предлагаете - другой ход, подшитие к искусству, чувственности. Этот жест возможен, но это (ИМХО!) не-философский жест. Ваш пример-мой контраргумент: удивление Сократа/Аристотеля - не философия, а лишь "запуск" философского мышления. Коротко моя позиция: предметом философии является, например, мир-в-целом (или другая идея разума Канта; философия как миро-воззрение) - почему он не "предмет", или не объект? - потому что по отношению к миру (или нашему сознанию) мы не можем занять позицию внешнего наблюдателя (характерную для науки; нет субъектно-объектного различения). Поэтому у философии нет "предметов", это не-предметный тип мышления о целостностях (типа мира-в целом), а мы как бы находимся "внутри них" (ср. с Объемлющим Ясперса).
В продолжение. С М.Эпштейном - пока только одним раундом постов обменялись (выложил выше). Но возникла еще была полемика с В.Межуевым и В.Порусом по этому поводу (на стене последнего: http://www.facebook.com/vladimi....3994778 ), но это тоже, видимо, только для "друзей" Поруса...
Ниже ее перепост (9-10 (суббота-воскресенье) февраля 2013 г.), но без форматирования....
Вадим Межуев Философ, конечно, не бесчувственное существо, оно еще дышит, переваривает пищу, но отсюда никак не следует, что существует философское дыхание и пищеварение. 7 февраля в 10:15 · Отредактировано · Нравится · 1
Владимир Порус Вадим, а когда философы описывают философские чувства, то у нефилософов могут возникнуть антифилософские чувства 7 февраля в 10:25 · Нравится · 1
Вадим Межуев Но, с другой стороны, Володя, любовь - это чувство (даже страсть), а философия - это любовь к мудрости,т.е. тоже вид страсти. 7 февраля в 10:48 · Нравится · 1
Владимир Порус Я не против. Нехай будут философские чувства любви к мудрости. Отчего же у меня такое чувство, что я в сумасшедешем доме? Не знаю, это, конечно, голый субъективизм. 7 февраля в 10:59 · Нравится · 1
Вадим Межуев Все мы живем в доме, в котором от ума горе, который умом не понять, в котором одна беда - дураки и дороги. Почему талант у нас сравним с безумием (безумно талантлив, говорим мы, желая кого-то похвалить)? Наверное потому, что любовь к царю и отечеству мы ставим выше любви к мудрости и истине. 7 февраля в 12:16 · Нравится
Ирина Ивановна Иванова Друзья-философы! Но ведь греки, у которых, как известно, уже все было, предусмотрели и обсуждаемую возможность. Неслучайно же они, использую по крайней мере 8 разных слов для обозначения любви, для философии предполагали только филию - любовь-интерес, любовь отстраненную, любовь на расстоянии. Какая уж тут страсть? суббота в 19:34 · Нравится
Вадим Межуев Для греков, возможно, философия и бесстрастна, а вот для философов-романтиков философия есть порождение не холодного ума, разума, а человеческого духа с его постоянным стремлением к свободе и совершенству. Это стремление - не интерес, а именно страсть, никогда не находящая полного удовлетворения. Иначе нельзя понять всю постклассическую философию от Ницше до Хайдеггера. Назовите это не страстью, а как-то иначе, но суть дела не меняется. суббота в 20:35 · Отредактировано · Нравится · 1
Юрий Пущаев А удивление - это все-таки чувство, или нет? суббота в 20:47 · Нравится
Сергей Катречко Вот мой перепост со стены М.Эпштейна (http://www.facebook.com/mikhail.epstein/posts/428130063934288?notif_t=like): Решил написать Вам по поводу: http://postnauka.ru/longreads/8547. Видимо, Вы хотели написать что-то провокационное, но получилось, скорее, "вредное" ( ). Платон, Аристотель и мой любимый Кант неоднократно подчеркивали, что философия является "чистым" мышлением... К сожалению, формат поста не позволяет писать развернуто, поэтому кратко, несколько обрывочных тезисов/аргументов, которые можно было бы связать ассоциативно. Делез и Гваттари в своей книге "Что такое философия?" противопоставляют философию как "работу" с концептами (понятиями), искусству как "работе" с перцептами и аффектами. Тем самым чувство - удел искусства, художников, эстетики. А.Бадью в своем "Манифесте философии" говорит о "подшитии" философии, например, к поэзии, Вы же - к искусству, что превращает ее, если не в симулякр, то в некоторую неправильную "превращенную форму" (Мамардашвили). Конечно, можно говорить о некоторой философской обработке чувств с целью придания им глобальности (чувство мира, вечности), но это скорее метафора, хотя искусство представляет собой альтернативный и возможно тоже глобальный взгляд на мир в целом, или, как сказал Г.Шпет, особый "способ познания мира" (глобально-целостный, а не локальный). Однако это не повод в совершении концептуальной ошибки и задании предмета философии (метафизики) не через "идеи разума" (Кант), а через чувства. суббота в 21:16 · Нравится · 1
Сергей Катречко Вот наша полемика. Ниже ответ об удивлении. Михаил Эпштейн: Уважаемый Сергей, Вы встаете на защиту мышления - но ведь на него никто и не нападал. Первая гл. моей статьи называется "Философия - не только мышление". "Не только", но и мышление, конечно. Философские чувства тем и отличаются от нефилософских, что мышлением они поднимаются до таких обобщений, которые несвойственны чувствам бытовым, обращенным к единичному. Это чувства, преображенные мыслью. А вообще отнимать у философии способность чувствовать, а у искусства способность мыслить – это какой-то неоклассицизм или неосхоластика. Перечитайте Ю. Лотмана – о том, как мыслит искусство. Или М. Полани "Личностное знание", об эмоционально-личностных предпосылках науки. Или книгу Дж. Кошута "Искусство как философия" == Сергей Катречко: Уважаемый Михаил! Я, если не правоверный, то кантианец (см. мой форум: http://transcendental.ucoz.ru/forum/19-58-2221-16-1360183481 + в первых постах темы мое видения философии). Аксиома Канта: чувственность и рассудок (чистое мышление) - два разных "ствола познания". Приведенные Кантом аргументы остаются в силе и до сих пор (хотя можно найти их и у Платона, Аристотеля, Гегеля... того же Делеза)... Т.е. философия представляет собой не-предметный типы мышления, осуществляемый трансцендентальным субъектом. Чуть позже я прокомментирую это определение. Бадью говорит о феномене "подшития" собственно философии к чему-то другому, тогда она существует в своем не-собственном модусе ("подшитие" к науке - позитивизм, "подшитие" к политике - идеология, марксизм, "подшитие" к поэзии - ??? (экзистенциализм, Хайдеггер) философия превращается в литературу (Сартр, Камю, постмодерн)). ХХ век - подштие философии к науке, т.е. излишняя рационализация, Вы предлагаете - другой ход, подшитие к искусству, чувственности. Этот жест возможен, но это (ИМХО!) не-философский жест. Ваш пример-мой контраргумент: удивление Сократа/Аристотеля - не философия, а лишь "запуск" философского мышления. Коротко моя позиция: предметом философии является, например, мир-в-целом (или другая идея разума Канта; философия как миро-воззрение) - почему он не "предмет", или не объект? - потому что по отношению к миру (или нашему сознанию) мы не можем занять позицию внешнего наблюдателя (характерную для науки; нет субъектно-объектного различения). Поэтому у философии нет "предметов", это не-предметный тип мышления о целостностях (типа мира-в целом), а мы как бы находимся "внутри них" (ср. с Объемлющим Ясперса). суббота в 21:20 · Нравится · Убрать предварительный просмотр
Вадим Межуев Но если философ мыслит мир в целом непредметно, то слово мыслит надо взять в кавычки: он его не мыслит, а особым образом переживает - интенционально (феноменология) или экзистенциально (онтология). Как угодно, но слово "мышление" здесь не очень подходит. суббота в 21:46 · Нравится · 1
Сергей Катречко Это и есть самое что ни на есть "чистое мышление", и уж точно не переживание. Предметное мышление (по Канту) - не является чистым, например математика предполагает "конструирование понятия" (чертеж), отсылку к чувственности (хотя и не к чувствам). Понятно, также, что это мышление траснцендентального субъекта: чтобы "узреть" мир надо поставить себя на "край" мира (= сомнение Декарта, редукция Гуссерля). суббота в 21:56 · Нравится · 1
Вадим Межуев Насколько я знаю, неожиданный обратный поворот Гуссерля в сторону трансцендентализма стал причиной ревизии его учения Хайдеггером, заменившего "мышление" "вот-бытием". По отношению к последнему слово "переживание" - самое подходящее. суббота в 22:05 · Нравится
Вадим Межуев Добавлю:разве испытываемый "вот -бытием" ужас (Angst) перед Ничто, описанный Хайдеггером, - это мышление. а не переживание? "Экзистенциалы", анализируемые Хайдеггером, в отличие от категорий - это модусы не мышления, а переживания. суббота в 22:23 · Отредактировано · Нравится
Сергей Катречко Я уже писал выше, что есть опасность существования философии в каком-либо "подшитии" (А.Бадью). Хайдеггеровское подшитие - экзистенциальная философия, философ превращается в исследователя человеческой души, ее экзистенциалов, т.е. в литератора (типа Сартра). Я же за то, что Бадью называет возрождением "платоновского жеста" (в философии), или, если сказать чуть шире, за греческий дух философствования (символом которого выступает Сократ, не отказывающийся от чистого мышления и своей любви к софии, даже перед лицом такого экзистенциала как "смерть". Возможно и это тоже "подшитие"... Возможно, что "подшитие" - и есть способ существования философии, т.е. разные типы философствования. Я свой "путь" выбрал и "указал" (Платон - Аристотель - Кант - Гуссерль (?).....). Терминологически философия это "софия" - мудрость чистого разума. суббота в 23:01 · Нравится · 1
Вадим Межуев Сергей, не имею чести быть знаком с Вами, но Ваш философский выбор никак не оспариваю. Только важно отдавать себе отчет в том, что это Ваш выбор, а не всей философии. Вы по существу отказываете в праве на существование всей так называемой "философии жизни", сменившей классическую "философию разума". А жизнь нами не просто мыслится и познается, а именно переживается. Философия, как стало теперь ясно, это не только способ мыслить мир, но и способ жить в нем. Бадью для меня - не главный философский авторитет. Греки, согласно Адо ("Что такое античная философия?"), как раз и считали философа тем, кто не просто что-то знает о мире, но живет в соответствии со своими убеждениями. воскресенье в 9:37 · Отредактировано · Нравится
Сергей Катречко Большое спасибо за полемику! Немного обо мне: http://philosophy.ru/library/katr/1_stud2012.html. Начался наш разговор с выражения М.Эпштейна о "философских чувствах", которое выступает для меня примером философской (логической) абсурдности. Философия как бытие (житие) в мире нечто другое чем собственно философия как осмысление мира посредством разума ("чистого мышления"). Я говорил о последнем. воскресенье в 11:14 · Нравится · 1 · Убрать предварительный просмотр
Вадим Межуев Сергей, спасибо за ответ. Я Вам послал через сообщение в ФБ свою статью, излогающую мою точку зрения по затронутой нами теме (и теме Ваших лекций). Посмотрите на досуге, может и я Вам стану более понятным.
Анатолий Ахутин: (14.07.2013) «Философия начинается, у тех, конечно, кто приступает к ней как должно и от порога, с осознания своего бессилия и несостоятельности в необходимых вопросах?» (Эпиктет)
«Даже Бога должен оставить тот, кто хочет поставить себя в начальную точку истинно свободной философии. Здесь это значит: кто хочет это удержать, тот это потеряет, и кто это отдает, тот это найдет. Только тот достиг основания самого себя и познал всю глубину жизни, кто однажды всё оставил и сам был оставлен всем, для кого всё потонуло и кто увидел себя наедине с бесконечным: великий шаг, сравненный Платоном со смертью» (Шеллинг)
«Для того, чтобы снова и снова возвращаться к настоящим вещам, поверьте, надо обязательно пройти через непонимание, потерянность, оставленность. Не потому, что я хочу несогласия или готов все разрушить, а просто по опыту знаю, что я со всеми разойдусь, просто не получится по-другому. Но не рассорюсь, потому что чем меньше я кому-то нужен, тем больше мне, до нетерпения, хочется пригодиться хоть для чего-нибудь, для истории философии, для понимания самого забытого имени в истории мысли, для прояснения хоть бы одной запятой в самом маленьком тексте, и как я буду рад крошечному признанию своей полезности, как буду гордиться, что пригодился, – но опять же не от скверности, а по опыту знаю, что с тем, как будет понято и пересказано это мое сделанное, я скорее всего не смогу согласиться и снова останусь в одиночестве». (В. Бибихин).
Это начало философии не во времени, это начальствующее в ней начало, не «измы» она производит, а «темноту» Гераклита, незнание Сократа, изумление Платона и Аристотеля… Мы столько всего уверенно знаем, нам так нужно знать, как быть и что делать, что вновь открыть изумительное недоумение в средоточии человеческого бытия почти уже невозможно. Значит, оно откроется само, тогда поистине придется из-умиться. (Also sprach AA)
Владимир Константинович Анисимов Мысль Эпиктета актуальна для любого мыслителя на всем протяжении его жизненного самоопределения, ибо переживания необходимости решения вопросов жизненного самоопределения продолжаются вплоть до чашки цикуты Сократа (Платон, "Федон"). И только тогда жи...
Илья Франк Похоже на это: в фильме "Чужая, белая и рябой" музыкант (которого играет Андрей Битов), говорит мальчику, которого учит музыке: (цитирую очень примерно, давно смотрел): Играть нужно так, что вот ты умер, и ничего нет, а потом начинают возникать звуки...
Анатолий Ахутин "...жестче, чем лихорадка, оттрепет и потом весь год ни гу-гу" Философия же открывает "ни гу-гу" самой жизни
Илья Франк Но ведь "ни гу-гу" у Ахматовой означает мучительное состояние поэта, когда ему не пишется? Может быть, есть разные "ни гу-гу"...
Анатолий Ахутин Именно этим мучительным состоянием "мы тут" от буддистов отличаемся. Вообразите такое же мучительное переживание "ни гу-гу" жизни, как переживает поэт или музыкант: Нельзя дышать и не дышать нельзя. Нельзя осмысленный мир не творить, нельзя в нем и оставаться
Владимир Константинович Анисимов "мучительные переживания" "Нельзя дышать и не дышать нельзя" знакомы не только поэтам и музыкантам, но уже детям, независимо от языка и культуры. Принципиально иное: "Нельзя осмысленный мир не творить, нельзя в нем и оставаться" порождает интенцию к творческому, в том числе к сознательному практическому творчеству "тварей Божьих"... Деятельность "ни гу-гу" равное недеянию, зачастую требует большей энергии... По Толстому "пиши лишь тогда, когда не можешь не писать"
Сергей Катречко И все же одного "изумления" или "удивления" мало... Ведь и сороконожка удивилась - но не стала философствовать. Во-первых (точнее, уже во-вторых), осознание свое незнания (Сократ) и его практикование. Во-вторых, говорение ("мышление вслух"), находясь в этом сократовском состоянии. Причем (в- третьих), профессиональное говорение, т.е. говорение на особом языке и с учетом уже состоявшихся прежних опытов философствования (история философии). Если же третье условие не выполняется, то философия превращается в свой симулякр, которые по своей природе множатся до бесконечности (что мы и наблюдаем сегодня), поэтому и думаешь, а стоит ли приводить собеседников в состояние сороконожки? И вообще - может ли философия быть профессией?
Анатолий Ахутин Вы правы! Философия не сидит, как йог, в "начале" среди множества многообразно начатого, а возвращается к нему, припоминает его и напоминает о нем. Проходя через богатый, по всем сторонам осмысленные -- начатый -- мир, она обретает сложный язык, целую систему суждений, умозаключений, словом, обретает разум, но в этом разуме и этим разумом обращается к началам его разумности. Вот тут-то и открывается парадокс начала (всем сложнейшим, разумеется, органоном разума открывается): если все просто есть, мы не имеет дела с началом-начинанием, наше основание не основательно, если же ничего нет, то тоже нет начала-начинания (с чего бы?). Как же начинается то, что начинается? Или по-кантовски: как возможен мир? как возможно бытие?
Илья Франк Об удивлении очень точно пишет Мамардашвили во "Введении в философию": Не удивление вообще, а удивление тому, что что-то есть, хотя не должно бы быть ничего. Есть, например, совесть или честь - совершенно удивительные и непонятные вещи. И так даже обо всем. К слову сказать, мой друг в 90-ые годы говорил: Я выхожу на улицу и удивляюсь: трамваи еще ходят, люди идут на работу...
Анатолий Ахутин Да-да, это общеизвестное тогда удивление. А что совесть и честь -- химеры, не имеющие никакого основания -- нынешние очень хорошо поняли.
Владимир Константинович Анисимов Если под "сороконожкой" увидеть "неделимое" племя, где сосуществуют "делимые" (dividuum), но, подобно младенцу, не выделяющие себя от рода, то мифологическое "осознание своего незнания" компенсировалось фантазией. Философия же, порожденная мифологическим сознанием лишь у Гиппократа - Сократа -Аристотеля, - и особенно ярко у Николаса Кузанского, заняла достотчно плодотворную позицию осознания своего незнания. У Семена Франка (Предмет знания, 1915; и в его философской психологии "Душа человека" (1916-1917) эта позиция вылилась в весьма значимые рефлексии и доказательные рассуждения. Если по лат. simulacrum не видеть лишь позднего значения - образ, подобие, но и древнее- simulation - симуляция, то симукляры софистов досократиков были весьма существенны для развития философии, естествознания (медицины) и права.
Илья Франк Анатолий Валерианович, Вы написали "нынешние", а мы с Вами (в широком смысле) какие, вчерашние или уже завтрашние?
Владимир Константинович Анисимов Илья, к Вашему примеру, личное подтверждение, самонаблюдение середины 90-х. Вернувшись из сложной 20-дневной самокомандировки с гуманитарными грузами в начале 1-й Чеченской в Беслан, Назрань, в Грозный, я недели две не мог не удивляться МИРНОЙ мирской.
Владимир Константинович Анисимов Мы, отличие от весьма расплодившихся нынешних, вечны... К сожалению, Илья, telle ce la vie, максимы обыденной жизни убеждают большинство в верности древнего утверждения: ""Credo in unum, alius probat, et tertia pars: Думаю одно, одобряю другое, а делаю -третье"... Это нормальная позиция zoon politikon, порожденных ανδρόγυνος Платона...
Сергей Катречко Как раз последний пример удивления - скорее симулякр. Первые философы (Античности) удивились тому "Почему (вообще) есть Нечто, а не Ничто?". Философское удивление отсылает к "первым причинам" или первоначалам, хотя, точнее, к первоначалу (например, к Сущему). А для этого нужно стать на границу существующего (Мира), "подвесить себя (эмпирического)" (Декарт, Гуссерль, Кант, Мамардашвили) . Остальное "удивление" хотя и не философское, тоже похвально... но все же это "вторая философия" (или "третья", если под "второй" будем понимать физику и/или математику). Человек по своей природе стремится к знанию (Аристотель), но не любое познание - философское.
Владимир Константинович Анисимов Интенция знания, хотя бы в виде любопытства, присуща и животным и детям. Аристотелевское выделение такой энтелехии души человека весьма существенно, но и уже ему, основоположнику многих направлений философской мысли, познание искусств (ремесел), включая софистику, были очевидны существенные различия его Органона и, к примеру, "Физики", "История животных", "О воприятии и памяти" и др.
Владимир Константинович Анисимов Во многом именно благодаря освоению Аристотелевского наследия арабской философией и медициной, а позднее и "средневековой" Европой (Леонардо, Галилей) естествознание и техника перестали удивляться удивлению невыводимости реальности лишь из первоначал. Но стали напрямую вопрошать природу... Современная философия (Декарт и Кант - в первую очередь естественники и математики-, повторявшие ошибки Платона и Аристотеля, вслед за Гуссерлем боится "психологизма", как будто псюхе,душа - не одна из важнейших частей бытия...
Анатолий АхутинИлья Франк. Мы с Вами вчерашние. Я говорю о тех, продвинутых, которые вдруг сделали великое открытие -- и не в философии, а в быту -- , что все эти штучки (репутация, честь, совесть...) -- химеры, позаделались этакими ницишиками и живут себе... А для нас это тоже может стать открытием: ни на чем, кроме нашей собственной доброй воли эти "штучки" не стоят, никто нам их естественность или божественность не обещал, отпустим и пропадут.
Илья Франк Спасибо, Анатолий Валерианович, я, конечно, согласен, хотя задачи это не облегчает. И просто к теме: Один мой знакомый бизнесмен говорил такую фразу: Я, как человек условно честный и относительно порядочный...
Анатолий АхутинСергей Катречко. Сергей Леонидович, Сократ Вам возразит и на дельфийского бога сошлется: себя, себя сперва узнай, человек. В греческом слова "познание" вообще нет, есть узнавание, распознавание, разыскание, допытывание...
Сергей КатречкоAnatoly Akhutin Я говорю о познании как по-знании, или познавании, т.е. как реализации "стремления к знанию" (ср. с "знанием о своем незнании" Сократа). Хотя допускаю, что сходство знания и по-знания характерно лишь для русского языка... Продолжу тему "знания" по ассоциации. В английском кантоведении возникла проблема, что более адекватно для немецкого/кантовского Erkenntnis: knowledge или cognitin...(вот кое-что, сноска 18 на стр.5-6:http://philosophy.ru/library/hanna/hanna_kant_science_human.pdf). Кстати, как бы Вы перевели бы кантовское Erfahrung: это опыт или опытное (по)знание? Сейчас попробую написать небольшой текст (точнее, его тезисы) на тему "Условия существования философии и ее возможные симулякры".
Анатолий Ахутин Erfahrung я бы переводил просто опыт. Его семантика соответствует греческой empeiria -- опытность, жизненный опыт, опыт в каком-то деле. У Канта слово терминологизировано и связано с научным опытом, как, впрочем, и в русском, так что можно оставить. --- Ссылка пугает вирусом. ---- По-моему, общей почвой кантовской Erkenntniss и англ. Kniwledge является именно научное познание, а cognition имеет смысл (да и корень) близкий как раз к греческому gignwskw (лат. cognosco) -- распознавать, узнавать.
Владимир Константинович Анисимов Корень ВТОРИЧНЫХ имен существительных типа ЗНА-НИЕ, по-зна-ние, со-зна-ние, производных от ПЕРВИЧНЫХ ГЛАГОЛОВ - ЗНА-ТЬ (ξέρω, scient_ РЕЗУЛЬТАТ СУБСТАНИТИВАЦИИ глагола с тем же корнем, или ОБЪЕКТИВИРОВАНИЯ. Erkenntniss - знания - ВТОРИЧНО. Анатолий Валерианович, ссылка Сергея Леонидовича угрожает ДВАЖДЫ лишь потому, что сайт, на котором находится файл в формате pdf (вторая угроза -игнорировать), рекламирует антивирусник от Norton. Смело игнорируйте! Я скачал. Спасибо! Многозначное Erfahrung - опыт, имеет немало синонимов -существительных: Routine и близкие ним Experiment, Erkenntnisse - эксперимент, знания. Ясно, что перевод понятия всегда корректен лишь в контексте дискурса и эпохи, в т.ч. индивидуальной, а многозначный термин,требует уточнений в определениях... Мои толкования терминов в данном случае даны лишь для иллюстрации мысли и отражении в языках первичности процессуальных характеристик понятия о любом дел-ании, и вторичности процессов субъективации в словообразовательных парадигмах языка.
Сергей КатречкоAnatoly Akhutin Возвращаясь к Вашему переходу от состояния "удивления" (нулевого знания) к "человеку". Я бы не согласился. Как раз на онто-конф. я делал доклад о "трансцендентальной парадигме философствования" как переходе в среднюю между субъектом и объектом область опыта/знания (см. 1/2 текст здесь: http://transcendental.ucoz.ru/_fr/0/katr_onto2013_1.doc илиhttp://transcendental.ucoz.ru/forum/10-78-4478-16-1372256425). Для меня первичен именно эта средняя область, например "знание" (как "встреча" субъекта и объекта), а не объект (Античность, досократики) и/или субъект (Сократ, Декарт, Новое время). "Узнай (познай) самого себя" - наивная иллюзия (Античности?) автономности человека, человека всегда "где-то" и "в чем-то" (в каком-то деле), или "человек-в-мире", или человек в окружающей его экзистенции (Хайдеггер). Кстати, нашел неожиданное подтверждение у Платона в "Теэтете" (об ощущении, белом как онтологически "среднем" (ни субъективно-ментальном, ни объективно-предметном) - см.: http://transcendental.ucoz.ru/forum/9-50-4535-16-1373620939). Тезисно. Узнать/познать человека можно только по его делам (и даже не по друзьям): скажи мне чем ты занимаешься и я скажу кто ты. В частности: скажи, что ты пребываешь в состоянии удивления и я скажу, что ты философ.
Анатолий Ахутин Для меня изначально философским является не "теоретическое" удивление, а глубоко экзистенциальная озадаченность до всяких "субъектов" и "объектов", озадаченность собою, со-жителями, миром... Озадаченность, которая больше себя, своего мира и мира вообще. Мне нравится мысль Хайдеггера (в "Что такое метафизика?") о выдвинутости члка в ничто: лишь поскольку члк находит себя в ничто, отчуждающая странность мира теснит его, лишь поэтому он удивляется, задает вопросы в том числе и на очень далекой стадии этого пути -- вопросы метафизического, а затем и научного толка (который предполагают толщу уже данных ответов).
Сергей Катречко Ну теперь осталось только "снять" человека (как очень неопределенного понятия) и оставить без-личное "выдвинутость в ничто" или "состояние выдвинутости" - это и будет "трансцендентальный сдвиг". В принципе, и сам Хайдеггер отказывается от "человека/субъекта/cogito", заменяя его на Da-sein (или еще более радикальное: тезис о "смерти субъекта" пост-структуралистов).
Анатолий Ахутин Dasein у Х. это всегда мы. Смерть субъекта, как и прочие "смерти" предполагают определенных, например, и правда, картезианского субъекта, а вот, скажем, "внутреннего человека" эта смерть не затрагивает (хотя затрагивает его другая смерть). Я соглашусь,...Еще12 ч. назад · Нравится · 1
Владимир Константинович Анисимов Спасибо, Сергей Леонидович за ссылку. Читаю Ваш анализ рассуждений Сократа в Теэтете о белизне и восприятии любого цвета ,т.е. "всего того, что мы называем цветом, не есть ни обращающееся, ни предмет обращения, – это нечто особое, возникающее посредине между тем и другим". (Кстати собаки- явно неудачный пример Сократа- цвета не различают). Что является здесь проблемой, достойной Вашего и Анатолия Валериановича внимания, так это феномен "Anschаuung" - понятие как концепция видения в процессе восприятия ДО РАЗ-лож-ения, РАЗ-дел-ения на предметные образы, часто весьма поверхностно и неточно называемые ощущениями
Сергей Катречко Как-то сложилось (и закрепилось благодаря Сартру - ?), что экзистенция - это личное... У Хайдеггера же (могу судить только по русскому переводу; возможно ошибаюсь), как раз "экзистенция" - это "мы", которое "окружает" Da-sein/присутствие (по-моему, пар.4 БиВ), "Я" всегда с моим экзистенциальным окружением (например, здесь в этом обсуждении). Но можно экзистенцию понимать и более деятельно (о чем писал выше): я всегда что делаю, всегда в деле. Первично "дело", из которого (на втором шаге, рефлексии) извлекаю человека/индивида/личность/субъекта. Ср. с гением Сократа и трансцендентальным субъектом Канта/Гуссерля.
Владимир Константинович Анисимов Трансцендентальный субъект Канта предполагает не In-dividuum, а дел-им-ого Dividuum, с "присущими" ему а priori категориями пространства и времени.?? В своей гениальной, но ошибочной концепции трансцендентальной эстетики Кант в §1 верно отмечает, что "посредством чувственности предметы нам даются, и только она доставляет нам созерцания; мыслятся же предметы рассудком, и из рассудка возникают понятия." Однако он упускает из виду именно тот СРЕДНИЙ ПРОЦЕСС, всегда протекающий во времени, о котором в Теэтете писал Платон: не может существовать само по себе, о чем мы в свое время уже говорили, но все разнообразие вещей возникает от взаимного общения и движения, причем невозможно, как говорится, твердо разграничить, чтó здесь действующее, а чтó страдающее." Предметное же! восприятие уже предполагает действия!! рассудка или бессознательных умозаключений по Гельмгольцу, т.е. ПРОЦЕССОВ в форме ли "потока сознания" (У.Джемс), биотоков, волновых процессов и т.п., а не только так называемых "органов чувств"... Как только предмет ВЫ-делен из его окружения фона -(на что мозжечку например, требуются доли миллисекунд, зрительным центрам ЦНС поболее, а центрам слуха и речи - уже десятки миллисекунд) - тогда и наступает "дело, делание" - жест, взгляд и.т.д. с участием "представлений о ПРЕДМЕТАХ, то, что Кант называет "формой явления", которая "целиком должна ... находиться готовой в нашей душе а priori и потому может рассматриваться отдельно от всякого ощущения." (там же) И именно в этих процессах ДЕЛЕНИЯ ФОНА И ОБЪЕКТА с выделением ПРЕДМЕТА-объекта появляется и субъект. Очень многомерные ки многозначные категории человека/индивида/личности/ вы-дел-яются не на втором, а на третьем -пятом-седьмом шаге рефлексии, в зависимости от конкретной СОЦИАЛЬНОЙ ситуации общения или рефлексир-ования.
Сергей Катречко (15.07.2013) Вчерашнее обсуждение на "стене" Anatoly Akhutin природы философского знания подвигло меня на написание принципиального для меня эссе "Условия существования философии и ее возможные симулякры": https://docs.google.com/documen....dit (наше же различие с А.В. в понимании философии состоит в том, что я философствование понимаю более теоретично, а он - практически-экзистенциально).
Условия существования философии и ее возможные симулякры
Я уже несколько раз приступал к ответу на вопрос «что такое философия?» (о разных моих подступах см. здесь: http://philosophy.ru/library/katr/1_phil.html). Лейтмотивом этих подходов выступала тема «удивления/изумления» (Платон, Аристотель) и «незнания» (resp. нулевого знания; Сократ; см. http://philosophy.ru/library/ksl/vved/katr1.html). Однако это были «заходы», предназначенные, скорее, для студентов. Теперь я хотел бы написать об этом более профессионально, дополнив этот вопрос темой возможных симулякров философии. А поводом для этого послужил пост и его обсуждение на «FB–стене» А. Ахутина (14.07.2013; http://www.facebook.com/anatoly.akhutin/posts/476633879088562; см. его пост и мой комментарий ниже). На первом этапе оформлю свои размышления в виде небольшого эссе.
* * *
Философия начинается с удивления (Платон), или состояния «нулевого знания» (Сократ), с состояния замершей в задумчивом удивлении сороконожки. Однако этого мало. Вторым необходимым условием выступает культивирование/практикование этого состояния изумления перед Миром, погружение себя в вопрос «Почему есть Нечто, а не Ничто?». Ведь можно удивиться и забыть об этом, или найти какой-то ответ и успокоиться. Как говорит К. Ясперс, философия – это состояние пятилетних «почемучек». Соответственно, философ – тот, кто культивирует в себе это состояние/возраст. Это можно зафиксировать как «место» философа на границе Мира (Сущего): находясь внутри мира мы не стали бы задаваться философскими вопросами (состояние неведения о своем незнании), если же займем позицию «внешнего» наблюдателя, то Мир (Сущее) превращается для нас, субъектов познания, в «объект познания», это позиция ученых (которые занимаются наукой). Философ же находится в некотором подвешенном состоянии (ср. с «радикальным сомнением» Декарта или эпохе Гуссерля). Х. Ортега-и-Гассет характеризует состояние (человеческого, философского) удивления как промежуточную позицию между все-знанием Бога и полным не-знанием животных (они, в отличие от человека, по своей природе не «стремятся к знанию» (ср. с первой фразой «Метафизики» Аристотеля). Но и этого мало. Третьим необходимым условием философии является выражение своего удивления посредством языка, особого философского языка и техники философствования. Как говорит М. Мамардашвили, философ – это ходячее сознание вслух. Тем самым философия (философствование) – это живое мышление (вслух), пытающее разрешить свое удивление/изумление в словах/текстах.
Думаю, этих трех условий: удивление, приведение себя в подвешенное состояние пограничного наблюдателя и живое мышление вслух, — являются достаточными условиями существования/возникновения философии, точнее философии как философствования.
Нарушение хотя бы одного из этих условий приводит к появлению симулякров философии/философствования, или, если выразиться мягче, к появлению квази-философии, облако которой постоянно окружает философию и нередко подменяет ее собой (ведь по своей природе симулякры склонны к безграничному (у-)раз-множению, а философствование как дело мышления — это трудное дело, долго практиковать его не получается).
Первая ошибка (или симулякр) связан с состоянием удивления. Ведь удивление может быть и бытовым, нефилософским. Для философии удивление должно быть глобальным: надо удивиться всему Миру, его существованию. Как говорит Аристотель, философия занимается первыми причинами или первоначалами всего Сущего, или сущим как таковым. Она является «первой философией», в то время как другие «науки» — «второй философией». А.Бадью называет эту подмену, когда «первая философия» подменяется/заменяется «второй философией», ошибкой «подшития». Философия функционирует в некоторой своей превращенной форме или вторичном модусе, но не сама по себе. Она, например, выступает «служанкой теологии» или «служанкой» науки, или поэзии. Вольф/Кант говорят в этой связи не только о metaphysica generalis (метафизика как таковая, онтология), но и о metaphysica specialis, а Э.Гуссерль вводит понятие региональных онтологий. В наш век научно-технической революции, когда основным выступает «подшитие» философии к науке, философия превращается философию и методологию научного познания, в исследование онтологических и эпистемических оснований («допущений») научных теорий или «картин мира». Metaphysica specialis или региональные онтологии выступают, скорее, как «полуторные» (1½) философии, конечно это уже не наука, но и не «первая философия» как философия в собственном смысле (как онтология, или учение о Сущем).
В частности, под философией здесь начинают понимать общую физику (см., например, подход Ю. Владимирова), или общую математику (теорию множеств; теорию категорий). И ставится вопрос о создании новой математической философии (А.Бадью связывает это с возрождением «платоновского жеста», правда на основе Многого (теории множеств), - хотя, по сути, это уже анти-платонизм!); в российской мысли данный подход развивал А. Черняков; см. его критику здесь: http://www.philosophy.ru/library....011.doc). Тем самым не учитывается специфика философского типа познания, который, по Аристотелю, отличается от физики и математики, и который мы определяем как непредметный тип познания (ср. с кантовским определением специфики философии как «познания посредством понятий»). В настоящее время можно говорить и о возросшей тенденции «физикалистского» 1½ философствования, например спекуляциях в области космологии (теория Большого взрыва) и/или квантовой механики (многомировая интерпретация).
Второй ошибкой (симулякром), при наличии третьей составляющей, выступает превращение «живого философствования» в схоластику, или «школьную философию» (Кант). Человек, освоивший философскую «технику» (resp. философский язык) может на нем разговаривать/писать, не находясь в состоянии удивления (хотя, возможно, что когда-то он его испытал). Можно выделить две разновидности подобной схоластики. Первую я условно называю историко-философской (не в укор «историкам философии»). Философию подменяют историей философии (на основе знания греческого и/или латинского языков), или культурологией. «Живое философствование» подменяют изложением его результатов. Вторую — теоретической схоластикой, когда начинают заниматься тщательным изучением технически сложных, но мелких проблем: это приводит к тому, что из-за разглядывания отдельных деревьев теряется видения «целого» философии. Современным проявлением подобной схоластики подчас выступает аналитическая философия. Хотя, как и в случае с историей философии, я не отрицаю основную интенцию аналитики: техника анализа (текстов/мышления), основанная на современной формальной логике и лингвистике, необходима для современного философствования и его развития. Более того современная философия с необходимостью становится более сложной: она невозможна как без истории философии, так и более развитой техники философствования (например, феноменологии).
Третьей ошибкой (симулякром), о которой скажем очень коротко, выступает любительство. Одного состояния удивления и даже его практикование для совершения философского акт мысли недостаточно. Однако неофиты-любители, например люди науки, смело берутся философствовать, не утруждая себя философским образованием. Тем самым эта подмена связана с отсутствием или незнанием техники философской работы, либо игнорированием или незнанием истории философии. Как мы уже отмечали выше, современное философствование, т.е. решение той или иной философской проблемы (например, проблемы универсалий) невозможно без знания намеченных и уже осуществленных ранее продумываний этой проблемы крупными мыслителями прошлого.
Vladimir Shalack Есть еще один вид симулякров от философии. Ты наверняка помнишь, как по мере обучения на ф-те от первого до последнего курса многие далеко не глупые студенты эволюционировали от Гераклита через Платона, Аристотеля и далее к Декарту, Канту, Гегелю и заканчивали практически нашими современниками. Т.е. люди примеривали на себя одежды всех философов, которых изучали. Античность и немецкая философия обладали особой притягательностью и некоторые из наших коллег, выбрав себе наиболее понравившийся период в развитии философии, так и остались в нем. Сейчас они, совершенно оторвавшись от действительности, философствуют на языке, который неадекватен нынешнему состоянию наук о природе и обществе. Так и возникает особый вид симулякров.
Сергей Катречко Ну это и ко мне относится, т.к. я пытаюсь развивать кантовский трансцендентализм, считая, что у него есть еще огромный потенциал. Но думаю, что, например, современный пост-модернизм даже не симулякр, а современная софистика (а это уже антагонист философии, стремящийся занять ее место).
Vladimir Shalack Мне интересно то, чем ты занимаешься. Но я думаю, твое самое уязвимое место в том, что ты продолжаешь пользоваться устаревшей системой понятий. Не только Кант, но и Платон с Аристотелем ничуть не устарели. Другое дело, что поднятые ими проблемы сегодня требуют другого языка изложения.
Анатолий Ахутин По-моему, есть еще одно -- решающее -- начало философии. Вы сразу же начинаете с установки на ПОЗНАНИЕ с его "субъектами" и "объектами", но это очень позднее уморасположение. Не в проблемах, пусть и самых радикальных, начало философского умонастроения, а в открытии той озадаченности человека в средоточии собственного бытия, для которой придуман термин "экзистенциальная". В Греции эта коренная само-озадаченность нашла выражение в трагедии (и в комедии как оборотной стороны): Эдип разгадал загадку Сфинги ("человек"), но настоящую загадку человека явил для себя самим собой. Не познавательное удивление, а трагическое недоумение, трагическая "амехания" (беспомощность) человеческого бытия (ведь Эдип совершил преступления именно тем, что сознательно, решительно бежал от них; трагический герой, по Аристотелю, отнюдь не злодей, а человек как таковой, нормальный, добропорядочный, χρηστός -- хороший, добрый, порядочный, честный...). Тут нам понадобится вся полнота "патоса-страсти", выводящая из себя тревога и вос-торжение. В конце концов, не зря же философия есть ФИЛОсофия, а не какая-нибудь софио-логия: любовь, эротическая страсть. Сократ -- среди своих вечных "да я-то ничему не учен, ничего толком не знаю" -- однажды говорит: за исключением одной небольшой науки, но в ней я, пожалуй, сильнее всех прочих, наука эта "из эротических". Образ философа -- Эрот у Платона, все его тексты описывают философствование как эротическое событие: возбуждение ("Федр"), "стыдное" вдохновение, зачатие, вынашивание, родовспоможение, испытывание родившегося... Не теоретические условия философствования первичны у Канта, а sapere aude -- отважься думать. Это важно, что думание и его предельное напряжение -- философское думание -- требует отваги и само есть отвага (Сократ -- солдат, Декарт -- солдат, Ницше... с шашкой снимался, даже Гегель заключенного студента в тюрьме тайком, рискуя жизнью, навещал...).
Анатолий Ахутин Вот хорошее описание философского уморасположения (как условие возможности, конечно, только возможности: философствование отсюда еще не возникает, но и без чего-то в этом роде его нет; вдумайтесь, это почти мотив "Бытия и времени"): Анатолий Ахутин Пушкин. Стихи, написанные ночью во время бессоницы. 1830 г. Мне не спится, нет огня; Всюду мрак и сон докучный. Ход часов лишь однозвучный Раздается близ меня, Парки бабье лепетанье, Спящей ночи трепетанье, Жизни мышья беготня... Что тревожишь ты меня? Что ты значишь, скучный шепот? Укоризна или ропот Мной утраченного дня? От меня чего ты хочешь? Ты зовешь или пророчишь? Я понять тебя хочу, Смысла я в тебе ищу...
Сергей Борчиков Философия начинается с удивления – верно, но в индивидуальном, так сказать, робинзоидальном плане. Как всякая езда на велосипеде начинается с вращения педалей. Однако в социальном плане прежде, чем сделать первый прокрут педалей, необходимо, чтобы кто-то этот велосипед изобрел, кто-то его изготовил и кто-то его купил. Аналогично и с философией: прежде чем философски удивиться, необходимо попасть в социально-культурное поле философии. Курица, кошка, обезьяна и необразованный человек, даже чему-то удивляясь, никогда не возвысятся до философского акта, потому что не находятся на ее поле. Это социо-культурное философское поле издревле именуется мудростью. Факты и феномены мудрости были когда-то кем-то изобретены, кем-то записаны и репродуцированы, кем-то преподаны человеку в разных видах (через общее образование в школе, через науки и искусства и т.д.). И вот только после этого, когда человек приобщится к мудрости, почувствует ее прелесть и, больше того, полюбит ее, только после этого он делается способным к философскому удивлению. Так что я не скажу ничего нового, если воспроизведу исконное: всякая философия начинается с приобщения к мудрости и любви к этой мудрости. А затем уже продолжается в актах удивления, мышления, философской техники (как у С.Катречко) и во многих других актах мудрости (см. всю историю философии). В этом плане мне ближе определение А.В. Ахутина: «Для меня изначально философским является не "теоретическое" удивление, а глубоко экзистенциальная озадаченность… собою, со-жителями, миром... Озадаченность, которая больше себя, своего мира и мира вообще». Ибо эта озадаченность, ее понимание и ее решения и есть мудрость, София, которая выше индивидума-робинзона, выше онто-мира и располагается на идеальных высях социума, культуры, разума, духа. Любовь к этой Софии и именуется традиционно по-гречески ФИЛО-СОФИЕЙ
Vladimir Shalack Очень интересно, но хотелось бы уточнить тему дискуссии. Для себя я ее определил как поиск критериев, разграничивающих настоящую философию и ее симулякров.
Анатолий АхутинСергей Борчиков. "Мудры только боги, а мы всего лишь любо-мудры" Так, говорят, ответил Пифагор, когда его спросили, почему он называет себя философом, а не "софосом-мудрецом".
Сергей КатречкоAnatoly Akhutin Для меня первичным выступает аристотелевское начало "Метафизики": "Все люди от природы стремятся к знанию", а философия (метафизика) и выступает как самое чистое из таких познавательных устремлений. В этом смысле я теоретико-созерцательный аристолевец, а не страстно-эротичный платоник. Или из моего любимого Канта: "у человека есть природная склонность к метафизике (как познанию)". Если же мы начинаем от Эрота или страсти, то философия будет уже не бесстрастной (а аксиологической) и, следовательно, не может претендовать на достижение (нейтральной) истины. Я допускаю, что для Вас первоначальным импульсом к философии и/или философствованию послужила некая "страсть" (эмоции, экзистенция). Возможно, что "входов" в философию несколько. "Удивление" - лишь второй шаг, а первый м.б. различным у разных людей. Хотя стиль Вашего доклада об онто-логике мне показался теоретическим, а не экзистенциальным. = Сергей Борчиков Философское удивление - индивидуальный акт, связанный (для меня) с осознанием научной непостижимости Мира (как целого), а по размышлении - осознания его не-реальности, не-объективности. Но не в этом даже дело. Если мы входим в философию через социум, то тогда будем заниматься скорее идеологией (как еще одним симулякром). Социальное вхождение предполагает неявное принятие неких социальных догм (разделяемых тем или иным социумом), а истинная философия предполагает дохождение до "первых причин", т.е. прорыв через всякую догматику (будь то социальную или религиозную), социальное же вхождение будет скорее сдерживать этот философский порыв/прорыв. Социальность м.б. присутствует на третьем шаге, когда нужно осваивать философскую технику, но не на этапе удивления. = Vladimir Shalack для себя определил тему в названии "условия существования философии", соответственно, если какие-то из условий не выполняются или выполняются превратно, то можно говорить о симулякрах. Хотя понятие симулякра растяжимо: от наивного непонимания сути философствования (например у какого-нибудь ученого-неофита) до сознательного ее извращения у философского антипода - "софиста". В своей классификации симулякров (в статье) я попробовал отрефлексировать те формы квази-философии, которые считаю неприемлемыми (и которые реально встречаю в совр. философской среде). Возможно, что предложеннная мной классификация неполна и/или неверна, но ее основание выделил (набор необходимых предпосылок философствования).
Анатолий Ахутин "Парменид" у Платона ни "Федру", ни "Пиру" не противоречит, напротив, его холодная энергия и отвага доводит озадаченность ( а не "ценность", не "аксиому") до онтологического предела: уже не сочтешь трагическое недоумение случаем своей жизни: оно -- в корнях вещей.
Сергей КатречкоAnatoly Akhutin скорее в продолжение своего прошлого ответа. Если "решающее" начало-вхождение в философию до-теоретично, то у меня возникает ассоциация с фрейдовской сублимацией: философское теоретизирование выступает как сублимация чего-то более первичного, например "политической страсти" (вспоминаю нашу полемику по поводу отношения (философа) к политике). Т.е. философия выступает как вторичное, обусловленное чем-то. Для меня же именно философия и выступает как "первая" страсть к познанию. Бадью говорит о "подшитиях" философии к другой чел.практике.Возможно полностью избавиться от этого не удастся: мы эмпирические индивиды, а не трансцендентальные субъекты. Тогда мое "подшитие" (которое я до конца не преодолел) - наука (или "холодная энергия" познания онтологических пределов и первоначал), а Ваше (могу предположить) - поэзия. Для меня философия (если привлечь Гераклита) это мышление от имени (безличного) Логоса, отказ+/преодоление своей эмпиричности и "человечности" что-ли, поскольку без этого у нас нет гарантии, что я не высказываю просто свое (частное) мнение, а у каждого (по Гераклиту) - оно свое. Но повторюсь еще раз, здесь я не настаиваю на универсальности и обязтельнсоти этой "бесстрастности" для философии... Нулевой шаг может быть разным, а вот последовательность следующих трех условий: удивление - его культивирование - выражение в слове - для меня обязательна.
Ruslan Loshakov Еще не прочитал сам текст, а его обсуждение уже доставило мне громадное удовольствие!
Сергей Катречко Все же текст "сырой", написан в пушкинском состоянии "мне не спится". Я это называю в режиме on-line письма: на одном дыхании и на краю сознания (без критической рефлексии)
Ruslan Loshakov ·Два тезиса дискуссии вызвали мое горячее одобрение: 1) возможности трансцендентализма никоим образом не исчерпаны; 2) постмодернизм представляет собой новейшую софистику. Добавлю от себя, что постмодернизм, по моему мнению, есть критическая рефлексия над модерном. В России он исключительно софистичен по той причине, что Россия не знала модерна.
Сергей КатречкоAnatoly Akhutin я обдумаю Ваш пост о "страстном" предначале философии. Для меня это пока слишком ново. Может быть Вы и правы!... А я слишком рационален. Но это уже не сейчас: я порой действую по "методике" А.Пуанкаре - закладываю проблему для обдумывания в "мозг", и часто через какое-то время выскакивает ответ, порой неожиданный.
To Vladimir Shalack Тема – поиск критериев симулякров. Она зависима от определения философии. Если определим философию как рациональный дискурс, то философствование исихастов с поиском фаворского света – симулякр. Если определим как гносиескую медитацию, то философствование Декарта, Канта и Витгенштейна – симулякр. Сергею Катречко То же самое. Если Вы определяете философствование как теоретико-созерцательное познание, то всё остальное для Вас – симулякр. Если я определяю философствование в единстве всех потенций: рациональных и иррациональных, страстных и теоретически бесстрастных, индивидуальных и общественных, метафизических и этических, то для меня симулякр – любое МОНО-центрированное философствование.
Анатолию Ахутину В вышесказанном смысле поддерживаю Вашу интенцию на непротиворечивость сочетания эмоционального и рационального, индивидуально-теоретичекого и гуманитарно-мирского. Говорю даже о некоем предустановленном единстве или, сильнее, всеединстве начал (в духе Вл.Соловьева), а всякий вырыв какого-либо одного начала – суть симулирование Целого философствования.
Сергею Катречко Вы верно (вслед за Бадью) говорите о подшитиях философии к другой человеческой деятельности. Но этот вопрос также можно рассматривать только после того как определим философию, а то неровен час можно назвать подшитием и, например, эстетическую или этическую составляющую философии. Для меня же страшнее не подшитие, а ОТШИТИЕ – когда, исходя из симулиционного определения философии, от нее отшиваются целые ее пласты и даже персоналии (как, например, в одно время отшивались идеалисты или философы-мистики, а сейчас другими отшиваются чистые рационалисты и теоретики и т.д.).
Анатолий АхутинСергей Борчиков. (1) Философию нельзя определить как "рациональный дискурс", пч она спросит: что это такое? или -- какой системой Вы пользуетесь, говоря об этом понятии? Исихазм -- не философия, а аскетическая практика со своим -- внутренним -- богословием. Философия со времен Философа понимается как вопрошание о первых началах или о сущем, поскольку оно сущее. Что такое "гностическая медитация" мне неизвестно. (2) Философия есть абсолютно специальное занятие, не претендующее быть ни религией, ни искусством, ни наукой, ни... Смешивать все в некую "философскую мудрость" контр-философично. (3) Речь идет не о "сочетаниях", а об условиях. Есть одно-единственное умо-настроение или расположение всего человеческого существа (среди множества других), которое озадачивает это существо совершенно определенным образом: философски. Держаться в этом уморасположении трудно, поэтому философская мысль строга, обладает собственной строгостью и не терпит смешения с инородным. Целое это не смесь, смесь это не все, а ни-то-ни-се. Да простит меня Владимир Сергеевич, этим грешит его "всеединство". Все серьезное в человеческой жизни аскетично: требует отказа, отграничения, о-пределенности. Это не вырывание части из целого, а переплавка, преобразование целого в одно-единственное, даже единичное (шедевр). Как и каждый из нас -- единичное, единственное и неповторимое, собственноименное, личное существо, однако, человек целиком, а не часть, человек вообще.
Уважаемый Анатолий Валерианович! Меньше всего мне хотелось бы спорить по историко-философским феноменам и персоналиям. Кто-то причисляет Григория Паламу к философам, кто-то нет; кто-то причисляет Фому Аквинского к философам, кто-то нет. И т.д. Что из того? Важно, чтО мы тут все при актуальной встрече нашего бытия отвечаем на наши вопрошания. С.Катречко дал одно определение философии, Вы – второе, я – третье, кто-то – четвертое. И что? Что нам делать? Всем отбросить свои понятия ради чьего-то одного? Чьего? Малюсенькая проблема. Давайте её решим и покажем, что мы – философы. Но как это трудно сделать! Я не возьму на себя смелость упрекнуть кого-то, что он не философ…
Вы пишете: «Есть одно-единственное умо-настроение или расположение всего человеческого существа (среди множества других), которое озадачивает это существо совершенно определенным образом: философски». Я под этим полностью подписываюсь, ибо с первого проблеска моего философского сознания в далекой юности и до сих пор, уже десятки лет, пребываю в этом одном-единственном умонастроении всего моего существа – любить философию, любить софию-мудрость и ее проблески в каждом человеке: у Анаксагора и Платона, у Григория Паламы и Джордано Бруно, у Канта и Вл.Соловьева, у Вас и С.Катречко, и не вижу здесь никакой внешней смеси, а, наоборот, вижу величайшие возможности (как Вы верно пишете) переплавлять все частности в целое, именуемое мной – «бытие философа».
И у кого есть критерии, что я не прав, а прав Иванов, Петров, С.Катречко или Вы? Покажите (может быть, я чего-то не вижу), чем моя любовь ко всем философам хуже позы индвидуализма, исключительности или интеллектуальной розни?
Анатолий Ахутин Уважаемый Сергей Алексеевич! Не могу с Вами согласиться. Дело не в каком-то "субъективном" определении философии, а в определенности и строгости этого специального дела. Это мышление не менее строгое, чем математика, а многие, начиная с Платона, думали и что более строгое. Возьмите какой-нибудь диалог Платона и усадите рядом всех, кого Вы перечислили и кто когда-либо занимал Ваше внимание, пусть беседу ведет Сократ, который умеет, как он говорит, только одно: задавать вопросы. Вот и послушаем БЕСЕДУ Платона, Паламы, Аквината, Декарта, Рембрандта (например), Казановы, Ньютона, Гегеля и т.д. Зададим им какой-нибудь сократовский вопрос: что такое красота, или знание, или что значит "быть"? Затем попробуем вообразить их беседу. Скорее всего она не получится, но если получится, если они доберутся до тех начал, где таится возможность взаимопонимания (и вразумительного спора), тогда их беседа станет философской -- не религиозной, не научной, не "поэтической". А ведь попадая к Вам в голову, они и сходятся на такой спор. Попробуйте услышать не общие "мудрые мысли", которые можно держать в голове, как книги на полке, попробуйте услышать их разногласие, их взаимонепонимание, возражения (даже отвержения), словом, спор по существу. Вот в этом существе, в средоточии такого спора (а вовсе не в "мире мудрых мыслей") обитает философия, которая не есть ни религия, ни искусство, ни наука, ни какая-то из всех бывших философских систем, ни, разумеется, опустошающее обобщение их, а разговор, спор о конститутивных началах религии, науки, искусства и самой философии. Строгость, сосредоточенность этого спора и отвечает строгости собственно философской мысли, которая ни к какой философской системе не сводится и ни в одной из них не заключается. Как говорил Кант, философ все философские системы понимает, как опыты в самостоятельном применении разума, то есть не как учения, а как органы мысли.
Сергей КатречкоAnatoly Akhutin : "Есть одно-единственное умо-настроение или расположение всего человеческого существа (среди множества других), которое озадачивает это существо совершенно определенным образом: философски." - вот это умо-настроение (или состояние "удивления" или "мышление вслух") я и называю философствованием. Философия, философские системы - лишь его результат.
Уважаемый Анатолий Валерианович! Вы предложили интересный умственный эксперимент – усадить за один стол для беседы Платона, Канта, Гегеля и т.д. А я предлагаю сделать этот эксперимент более реальным. Вот мы уже сидим за одним столом: Вы, я, С.Катречко и ряд других коллег. Давайте теперь, согласно Вашей методике – «попробуем услышать не общие "мудрые мысли"… попробуем услышать наше разногласие, наше взаимонепонимание, наши возражения (даже отвержения), словом, спор по существу». Итак, 1) Разногласия я слышу. 2) Взаимонепонимание вижу, но не понимаю. Например, я полностью признаю, всё, что говорит С.Катречко, только дополняю его триаду «удивление - мышление вслух - теоретическую технику» снизу – любовью к Софии, сверху – сверхсущностью. Кто кого не понимает по-Вашему? Я полностью принимаю всё, что говорите Вы, только дополняю Вашу экзистенциальную умо-настроенность опять же снизу – мистической умо-настроенностью любови к Софии, сверху – математически-метафизическим дискурсом идеальной сущности (Абсолюта). Неужели большее меньше составляющего? 3) Отвержения мною сказанного слышу постоянно, возражений же по существу не слышу. 4) Остается еще достичь хоть чуточку взаимопонимания и хотя бы консенсуса по отдельным вопросам, потому что в разногласиях, взаимонепониманиях, отвержениях и т.п. строгости не бывает. Строгость есть только в структурах синтеза. Синтез спорящих и есть существо спора. В этом смысле я снова с Вами согласен: «Вот в этом существе, в средоточии такого спора (а вовсе не в "мире мудрых мыслей") обитает философия, которая есть… спор о конститутивных началах религии, науки, искусства и самой философии». Вот такой умственно-реальный эксперимент получился.
Сергей КатречкоСергей Борчиков мое отношение, неприятие, к Вашим попыткам интегрирования различных философских систем Вы знаете. Думаю, что нельзя посадить за один стол, например, Канта и Гегеля и создать некоторый синтез их систем. Хотя каждый из них - философ (правда, в подлинности последнего я сомневаюсь, но сейчас можно это мое сомнение не учитывать). Т.е. Вы видимо путаете некоторое ПРЕД-НАЧАЛО философии, или философствования, которое индивидуально и не-рационально, - это некоторое умо-расположение или состояние ума, в которое каждый человек может "впадать" и тогда начинает философствовать (здесь я солидарен с Anatoly Akhutin о не-рациональности и/или "страстности" этого предначала как решающего условия философствования; причем видимо это "впадание" является если не распространенным, то продолжающимся в истории человечества: мы (точнее, каждый из нас) может оказаться в философском "состоянии" Платона или Аристотеля )...; и возможный синтез философских систем (как уже результатов) философского акта/актов. Вместе с тем (с другой стороны), возможно даже и этот синтез, как мета-философия тоже симулякр философии. Слишком уже он "скучен" и рационален, ему не хватает философской страстности, одержимости. На этом и прервусь, понравилось последнее: условием философии (философствования) является ОДЕРЖИМОСТЬ, мы должны как бы отказаться от себе, от своей эмпирической самости/идентификации и отдаться на волю Логоса или мышления, который может быть и приведет нас к искомому первоначалу... - и тогда мы можем начать философствовать.
Анатолий Ахутин Мне пока возражать не на что, пч я очень мало что понял в Ваших, Сергей Борчиков, построениях. Вы строите свое здание из каких-то уже готовых, но непонятных кубиков. Я не знаю, что такое София, а потому не знаю можно ли это существо любить, почему оно способно вызвать любовь к тому же мистическую, то есть таинственную, то есть по определению ведомую не мне, а тайновидцу (а тайна тайновидца, так сказать, сугубо его личное дело: на то она и тайна, что несообщима) и т.д. Я не понимаю не только что такое сверхсущность, но и сущность-то (Аристотель вот говаривал, что то, что всегда ищется, всегда заводит в тупик и снова ищется: что такое сущее?) Я не понимаю, что такое "структуры синтеза", над этим тоже философы головы ломали. Не понимаю, как можно синтезировать спорящих, для этого нужен кто-то над ними, кто их синтезирует. Повторю еще раз на всякий случай: философия (для меня) это не мистика, а, наоборот, полная предельная открытость, все карты на стол, ничего в мистическом рукаве прятать нельзя; философия (для меня) не грандиозные синтезы , а напротив, тщательная аналитика понятий, чувств, вер, вещей, то есть острота вопрошания прежде всего. Она начинается простым вопросом, а ты-то сам понимаешь, что говоришь? Который, впрочем, можно услышать и более тревожно: ведаешь ли, что творишь, человече? Вспомните, с чего наш разговор начался: в истоках философии -- растерянность, потерянность, оставленность, неумение, непонимание даже того, что понимает с детства каждый. Философия это ответственность: долг и способность ОТВЕЧАТЬ за свои мысли, слова, поступки. А это значит прежде всего не выдавать непонятное за понятное, тем более за само собой разумеющееся.
Сергей Борчиков Анатолию Ахутину и Сергею Катречко. О четырех началах и ответственности за философскую отрасль.
Вот и поговорили. Я полностью согласен с последним постом А.Ахутина. И особенно с идеей предельной открытости и остроты вопрошания. Но что из этого следует?.. Я предельно открыто заявил о некоторых интенциях моего философствования, например, Софии и Сверхсущности. Это не мои изобретения. О Софии говорят чуть ли не с античности, а в русской философии даже целая дисциплина есть – софиология. Да и о сверхсущности говорит каждый второй метафизик, в том числе Кант. И дальше предельно открыто, без утайки, используя тщательнейшую аналитику понятий, готов обсуждать эти темы. Допускаю, что они могут быть не интересны другим философам. Это нормально. Но когда кто-то говорит, что это либо не философия, либо симуляция философии, то так ли уж сам открыт к чужим ВОПРОШАНИЯМ и к дальнейшей аналитике УДИВИТЕЛЬНЫХ проблем.
Впрочем, приятно, что С.Катречко все же сделал попытку взаимопонимания: «Вы (т.е. С.Б.) видимо путаете некоторое ПРЕД-НАЧАЛО философии, или философствования, которое индивидуально и не-рационально, – это некоторое умо-расположение или состояние ума, в которое каждый человек может "впадать" и тогда начинает философствовать... и возможный синтез философских систем (как уже результатов) философского акта/актов».
Нет, я не путаю, давайте это четко зафиксируем. 1) Есть пред-начало Индивидуального философствования. Оно обладает атрибутами не-рациональности (хотя и начальной рациональности тоже), страстности, эмоциональности, оно, как правило, «подшито» либо к искусству (например, поэзии), либо к вере, либо к этике и др. эмоциональным феноменам, есть люди, у кого это пред-начало увязано с явлением Софии (как, например, у Вл.Соловьева или П.А. Флоренского) и т.д. 2) Есть Начало философствования, когда благодаря пред-началу человек начинает ощущать Логос, Мысль, Суть, как ни называй, главное, что ощущает тот вкус к философствованию, который имеется у всех великих философов. В итоге человек (говорю словами С.Катречко) «как бы отказывается от самого себя, от своей эмпирической самости/идентификации и отдается на волю Логоса или мышления», т.е. уже абстрагируется (не вообще в жизни, а именно в акте философствования) от всех пред-начальных подшитий, оставляя один чистый акт философского бытия. 3) Есть Логическое начало философии. Ведь раз такие пред-начало (1) и начало (2) имеются в каждом индивидууме, одержимом философией, то вторичная рефлексия наблюдателя позволяет обобщать эти явления и вскрывать их сущность, то есть делать некую синтетическую выжимку из всех наблюдаемых индивидуальных начал. Кому-то эта процедура действительно может показаться скучной, и не надо тогда ее делать. Не беда, пусть остается в своем начале. Но для кого-то такая логическая работа совпадет с его индивидуальным началом, и тогда мы не можем не уважать его права философствовать вопреки нашему непониманию или скуке, т.е. философствовать исходя из своего Логического начала, как и мы из своего. 4) И, наконец, есть пред-начало философии как Социально-Культурного феномена. Это следует из определения сущности. Если есть логическое начало как сущность целого ряда индивидуальных явлений, то эти явления (философы-индивиды) детерминируются к философии не только собственной индивидуально-субъективной предрасположенностью, но и всей совокупной данностью. Невозможно начать играть в футбол, если нет мячей, футбольных полей, других игроков, болельщиков, судей, правил и т.д. Аналогично невозможно начать заниматься философией или войти в состояние философской одержимости, если нет философских книг, идеалов, авторитетов и разработанных ими правил, приемов, парадигм философствования, культуры ведения диалогов, споров, аргументации и т.д. и т.п. Это пред-начало Философии я метафорически называю совокупной Мудростью или метафизически характеризую как Сверхсущность. Не нравится слово «мудрость» (пугающее книжными полками) или «Сверхсущность» (пугающее фикциями, по Канту) – предлагайте другой термин, я не против. Но предлагайте, и тогда пойдет разговор дальше – открытый, вопрошающий, удивляющий и демонстрирующий ответственность за судьбу если не мира в целом, то хотя бы философской отрасли.
Анатолий Ахутин Начало есть то, где ничего еще нет, пч если бы что-нибудь уже было, то начало не было бы началом. Начало есть то, где уже что-то есть, а именно, начатое, потому что если бы ничего вообще не было бы, то не было бы и начала. Начало есть то, что есть и не есть одновременно и в одном и том же отношении. Как же возможно начало? -- Можете ответить?
Сергей Борчиков А.В.Ахутин написал: «Как же возможно начало? - Можете ответить?» Отвечаю. Никакого Начала самого по себе нет. Есть начало каких-то процессов, явлений, объектов. В данном случае речь идет о начале философии вообще и нашего диалога в частности.
Что касается начала философии вообще, то я, следуя Вашему и С.Катречко призыву к аналитике и дифференциации, выделил четыре аспекта начала философии: 1) индивидуальное предначало (в дионисийском брожении души и духа), 2) сущностное начало (в имманентной стихии Ума, Логоса, Мысли), 3) логическое начало категориальных связей и структур, 4) софийное начало философии как цельного социально-культурного организма.
Тем самым я внес лепту в начало нашего диалога, который, как-то начавшись на виртуальных просторах Интернета, всё никак не может начаться как диалог и сомыслие философствующих душ и умов. Тоже можете ответить - почему?..
Мысль о превращении философии в профессию (и специальность) интересна. И в определенном смысле верная. Но этот культурологический анализ философии анализирует лишь культурологическое явление философии, а не ее саму. Сама же философия представляет собой некое особое состояние человеческого ума, некое умо-настроение.
Т.е. анализ В.Куренного не учитывает какие-то глубинные основания философии, ее укорененность в природе человеческого существа/ума. Повторюсь: это не анализ философии (самой по себе), а анализ лишь ее культурологического явления (вещи для нас).
В продолжение. Полемика с В.Куренным на постнауке:
Сергей Катречко • 3 дня назад Мысль о превращении философии в профессию (и специальность) интересна. И в определенном смысле верная. Но этот культурологический анализ философии анализирует лишь культурологическое явление философии, а не ее саму. Сама же философия представляет собой некое особое состояние человеческого ума, некое умо-настроение. Немного подробнее см. здесь: https://docs.google.com/docume...(удивительно, что многое созвучно) и здесь: https://www.facebook.com/skatr...
Т.е. анализ В.Куренного не учитывает какие-то глубинные основания философии, ее укорененность в природе человеческого существа/ума. Повторюсь: это не анализ философии (самой по себе), а анализ лишь ее культурологического явления (вещи для нас).
Vitaly KurennojСергей КатречкоУважаемый Сергей, дело в том, что атрибуция "глубинных оснований философии" как качества "природы человеческого существа/ума" - это тоже совсем не философский тезис, а тезис натуралистический (его надо затем как-то локализовать в психологии, биологии и т.д.), да еще и антиисторический - насколько я могу предугадать развитие подобных аргументов. Но, помилуйте, сегодня же нельзя делать вид, повторяя как мантру вопрос Канта "что такое человек?", будто наука ничего такого не сказала о человеке, что не превращало бы Ваше высказывание в требующее конкретизации на натуралистическом языке естествознания. Альтернатива ему также находились - феноменология, например, но - это как раз чистейшей воды профессиональная философия в моем смысле (по крайней мере в своей изначальной форме - "Философия как строгая наука" и т.д.)
Сергей КатречкоVitaly Kurennoj • 3 дня назадУважаемый Виталий! Я бы различил вне-историческое философствование и исторические формы (модусы) философии. О первом см., например, здесь: https://www.facebook.com/anato... - на что я неявно и опирался в своем первом посте. Первое (философствование, или философия сама по себе) связано/а с неким умо-настроением человека (А.Ахутин) или с "природной склонностью (человека) к философии/метафизике" (Кант). И без него второе (философия) превращается, или есть опасность превращения, в свой симулякр. В частности, таковой может оказаться "история философии", которая будет лишь пересказывать культурологические факты (о том или ином философе/концепции). Вы же говорите лишь (или в основном) о втором, практические не учитывая первое. Вместе с тем, как я уже писал, это оч-чень интересная (Ваша!) находка, хотя точнее наверное говорить о специализации, а не профессии (в античности были и софисты). Из нее, в частности, следует тезис о (культурологической) "смерти философии" (как "царицы наук"), она превращается лишь в одну из специализированных наук и большое внимание начинает уделяться "технике" философствования (в той же аналитике, которую я характеризую как новую схоластику), но свое глобальное значение она/философия начинает терять. Вместе с тем, середина XIX в. - это и смена парадигмы философствования (на уровне глубинных оснований), переход к не-классике (см. известную статью Мамардашвили/Швырева/Соловьева). И было бы интересно (и продуктивнее) учесть оба этих сдвига, внутренний и внешний... К сожалению, приходится писать тезисно/обрывочно.
Vitaly KurennojСергей Катречко • 2 дня назад Сергей, увы, Ваша ссылка у меня не открывается. Но, опять же антиципируя тот нарратив, который здесь наблюдаю,я бы заметил, что если нечто является вечной антропологической константой, то там, где мы хотим что-то анализировать конкретно, этим надо просто пренебречь, чтобы не повторять банальность - Кант в одном предложении сказал о склонности людей к метафизике и больше к этой теме не возвращался - и это правильно. Было бы странно, если бы тексты по исследованию архитектуры начинались расписывания того, зачем людям всегда нужно иметь крушу над головой - хотя именно таким образом Вы также можете критиковать любой трактат по архитектуре. По мне - это банальность, а не философия, к тому же банальность неловкая, если мы начнем задавать вопросы как это "вечное умонастроение" находит себе конкретное выражение у разных людей и в разные эпохи. Наконец, сказанное мной здесь к культурологии никакого отношения не имеет, методологически - это институциональный анализ знания. Понятие "профессия" здесь считают принципиальным (профессий не очень-то много существует, а вот специализаций - бессчетное количество) - этот признак конститутивен для идентичности современной философии - в той степени, конечно, в какой философ не намерен существовать, размещая в газеты частные объявления типа "научу жить" или "научу мыслить". По поводу упомянутой "статьи трех авторов" - это в самом деле парадокс, ведь, вроде, в советском марксизме были все условия, чтобы серьезно и конкретно анализировать хотя бы современную западную философию, но дело обошлось метафорой, хотя и очень продуктивной для известных отечественных направлений (пост)советской философии. Знаете, я давно пришел к выводу, что эта статья вовсе не об истории западной философии, а о положении советского интеллектуала - отсюда ее магическая популярность у нас и нигде больше. •
Сергей КатречкоVitaly Kurennoj • 1. Относительно полемики с А.Ахутиным о природе философии/философствоания можете посмотреть здесь:http://transcendental.ucoz.ru/.... Для себя я это коротко выражаю в тезисе о том, что философия (не как профессия и специализация, а как философствование, т.е. философия сама по себе) начинается с "удивления/изумления", вне этого умо-настроения философствовать нельзя, хотя философией (во втором смысле) заниматься можно (ср. с Мамардашвили: "у Гегеля слишком много мышления, но мало мысли"). 2. Под "культурологией" я понимаю любой культурологически-социально-исторический анализ (некоего культурного феномена), т.е. это максимально расширительный смысл этого термина. 3. Можно ли так анализировать феномен философии? В принципе - да, но при этом предполагается, что философия поддается такому анализу, т.е. является "наукой" (или объективным знанием) и тогда у нее должна быть продуктивность и пр. атрибуты научности. 4. А.Бадью ввел конструкцию "подшития" философии (в первом смысле) к некоторому другому интеллектуальному феномену, например к религии, науке или поэзии (результатом этого будет "вторичная" философия). Начиная с сер.XIX века (и даже раньше, с Нового времени) основным подшитием философии выступает наука. Если говорить в этих терминах, то Вы анализируете (как мне показалось) именно "вторичную" философию как результат ее подшития к науке и практике преподавания в вузах. 5. Тема же, которая меня волнует, состоит в том, что в этом случае (п.4) есть опасность возникновения симулякров философии, ведь, например, те же преподаватели философии (как основная философская профессия) не обязаны быть философами (в первом смысле). В принципе это не страшно, но плохо то, что они свой "образ" философии могут выдавать за философию как таковую....
Продолжение следует...
PS. И еще на тему философии: http://postnauka.ru/faq/10876 - 7 фактов о качествах, которые Платон считал обязательными для философа
Сергей, спасибо, что Вы проявляете активность и педалируете интересные темы. С А.В.Ахутиным было интересно пообщаться, жаль, что диалог заглох, едва начавшись. С интересом прослушал сообщение В.Куренного и Ваши замечания. Вставил там, на "Постнауке", свои "пять копеек". Что получится, не знаю.
Философия - это переходная стадия человеческого знания между (простейшей) религией и (сложной) наукой.
Человек становится философом, когда способен воспринимать простейшие арифметические формулы и короткие логические цепочки.
В умеренных широтах это обычно происходит в среднем и старшем школьном возрасте. Большая часть этих школьников вступает во взрослую жизнь и остаётся философами навсегда. Небольшая часть школьников способна учиться дальше и становятся учёными.
Другим не хватает сил стать даже философами, и они остаются религиозными на всю жизнь.
Философия оперирует более длинными и менее одурманивающими терминами ("разум" и т. д.) , чем религия ("душа" и т. д.) . Но при этом философия уступает науке ("интеллект" и т. д. )
На границах науки, где открытия учёных малы, наука плавно перетекает в философию ("тёмная материя" и т. д. ) или даже в религию ("теория большого взрыва", "генетическая ева" и т. д.) .
И это нормально, поскольку и религия и философия также являются отражением окружающего мира, только меньших размеров и сдобренных стимуляторами (жестикуляцией философов и причащением верующих) http://www.youtube.com/watch?v=g4ADb7MolVU
). Платон, Аристотель и мой любимый Кант неоднократно подчеркивали, что философия является "чистым" мышлением... К сожалению, формат поста не позволяет писать развернуто, поэтому кратко, несколько обрывочных тезисов/аргументов, которые можно было бы связать ассоциативно. Делез и Гваттари в своей книге "Что такое философия?" противопоставляют философию как "работу" с концептами (понятиями), искусству как "работе" с перцептами и аффектами. Тем самым чувство - удел искусства, художников, эстетики. А.Бадью в своем "Манифесте философии" говорит о "подшитии" философии, например, к поэзии, Вы же - к искусству, что превращает ее, если не в симулякр, то в некоторую неправильную "превращенную форму" (Мамардашвили). Конечно, можно говорить о некоторой философской обработке чувств с целью придания им глобальности (чувство мира, вечности), но это скорее метафора, хотя искусство представляет собой альтернативный и возможно тоже глобальный взгляд на мир в целом, или, как сказал Г.Шпет, особый "способ познания мира" (глобально-целостный, а не локальный). Однако это не повод в совершении концептуальной ошибки и задании предмета философии (метафизики) не через "идеи разума" (Кант), а через чувства.
