Современный трансцендентализм

28.02.2013 около 12.00
- Алексей Глухов Разве можно позабыть этот чудный текст! "Апологет монахов и философ полиции, защитник рабства и мистического коммунизма, профессор догматического богословия, гонитель искусств и наук, заклятый враг семьи и брака, душитель любви и женский эмансипатор, мистик-экстатик и блестящий художник, проповедник казармы, абортов, детоубийства, музыкального воспитания души, педераст, моралист, строжайший аскет и диалектик— вот что такое Платон ... Поневоле задумаешься над тем, что такое платонизм. Не правда ли, товарищи, есть над чем задуматься?"

- Сергей Катречко Думаю, это не самый лучший текст А.Ф... да и редактуры номера.

P.S. Для mikeura. Если Вы имели в виду этот фр. А.Ф., то здесь все же стилистика другая (перечисляется все возможное), у Вас же - вырвано из контекста и выделено/обращено внимание не самое главное.

ИСТОРИЯ ЭСТЕТИЧЕСКИХ УЧЕНИЙ.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Настоящее сочинение является обработкой курса истории эстетических учений, читанного мною в течение многих лет в Московской государственной консерватории и других вузах Москвы и провинции. В основу этой обработки положен ряд принципов, о которых необходимо сказать заранее, так как многое из этого представляется мне самому не всегда и не везде совместимым и безупречным.
I
Прежде всего этот курс стремится быть на высоте современного состояния науки как в смысле учета всей главнейшей литературы предмета, так и в смысле охвата его по содержанию. Часто изложение предмета переходит даже в самостоятельное исследование с неизбежной детализацией и филологическими изысканиями, которым, по мнению большинства, не место в общем курсе. Так, пришлось затратить специальное исследовательское внимание на послеаристотелевскую эстетику, которая обычно почти совсем не излагается, так как большинство излагателей после Аристотеля, минуя стоиков, эпикурейцев, скептиков и эклектиков, прямо переходит к неоплатонизму. Неоплатонизм обычно тоже излагают очень суммарно и, я бы сказал,
наивно: еле-еле дают кое-что из Плотина, рассказывая о нем две-три пошлости и две-три сентиментальности, хотя неоплатонизм существовал три века и дал по крайней мере пять совершенно разных и очень углубленных философских школ. В этих случаях я часто шел по совершенно непроторенным путям.
II
Вместе с тем, однако, этот курс претендует если не на популярность изложения (часто такая задача и не могла быть поставлена, и не ставилась), то во всяком случае на более свободное и менее сухое и академическое изложение. Таких целей я и не мог не преследовать, читая этот курс не только философам по специальности, но и литературоведам, обществоведам, историкам, не говоря уже о музыкантах и художниках. Я всегда хотел, чтобы мой курс доходил и до этих работников культуры, не только до философов. Мне, конечно, укажут, что эта задача противоречит первой, да я и сам не раз затруднялся в приспособлении своей речи для той или другой публики и аудитории. И тем не менее, рисуя себе этот курс в уме, после того как он уже давно проработан и написан, я должен признаться, что фактически я преследовал в нем и то и другое: и специальное научно-философское исследование, и доходчивость этого — в общем достаточно сложного и трудного — курса и до широкой публики. Дело критиков разъяснить, где это у меня удалось и где нет. Однако, несмотря на частичную противоречивость, обе задачи фактически ставились и решались мною безусловно на каждой лекции и в каждой главе написанного курса.
Скажу даже больше: по самому темпераменту своему я не мог отказаться ни от той, ни от другой задачи и сразу гнался за обоими зайцами. Указавши на общее место эпического мироощущения в системе античной культуры, я не переходил прямо к досократикам и прочим философам. Я начинал увлекаться разными красивыми деталями гомеровского эстетического сознания и не жалел времени ни на тексты, ни даже просто на анекдоты, надеясь, что иные анекдоты из Гомера гораздо ярче обрисуют эпос, да и не только эпос, но и всю античность, чем иное очень ученое и абстрактное изложение. Тщательно штудируя античных скептиков, и в частности Секста Эмпирика, я не ограничивался анализом источников и адекватным изложением. Я тут же чувствовал в себе непреодолимую страсть к сопоставлению со скептиками других культур; и — невольно напрашивались цитаты то из аккуратного, благовоспитанно-рассудочного Монтеня, то из психологически-развратного Анатоля Франса. Даже в ненавистном мне немецком механистическом материализме середины прошлого века, в этой мертвой мысли и мертвых чувствах, я искал интимно-эстетические моменты. И я их находил — прочитайте, что пишет о красоте материи Бюхнер в своей когда-то знаменитой «Силе и материи» (гл. ) !*. Легко было говорить о мистицизме Плотина, о романтике Новалиса или о мифологии Рихарда Вагнера, хотя мои собратья по ремеслу сумели угробить даже эти слишком бьющие в глаза факты духовной культуры. Но не легко было понять интимно-эстетический опыт рационалистов, логицистов, всякого рода интеллектуалистов и естествоведов; и не легко было излагать это так, чтобы у студентов оставалось после занятий что-то живое и убедительное, что когда-то было моментом в истории и что заставляло людей мыслить именно так, а не иначе. Поэтому для меня было очень важно, что Сократ перед смертью хотел заниматься музыкой, что Эпикур посещал храм, что Декарту постоянно снились черные пропасти, что Гегель называл свое логическое понятие «ночью божественной мистерии», что Дарвин был церковным старостой, а Менделеев — тайным советником и директором департамента, что Кант занимался онанизмом, а Байрон — педерастией. Вероятно, многим эти «анекдоты» покажутся посторонними и неинтересными в историко-философском труде, но я должен признаться: часто, очень часто я просто не мог преодолеть в себе этого инстинкта вечных сопоставлений; и уж не знаю, стремление ли быть понятным и живым рассказчиком, или еще какой другой метафизический аффект действовал во мне, но это — факт, факт моей внутренней работы, как бы к нему ни относиться.
В этом методе изложения истории философии я всегда испытывал некое тонкое и сладкое, а может быть, даже внутренно-циничное ощущение, родственное тому, которое, по-видимому, переживают многие актеры и музыканты, у которых профессия — вечно не быть самими собою, а что-то и кого-то изображать. С течением лет у меня почему-то выработалась привычка излагать философские системы так, как будто бы я был их автором и пропагандистом; и часто я просто забывал, что моими устами говорит какой-нибудь Пиррон, Мейстер Экгарт или Спиноза. Эта привычка старого педагога вдалбливать и заинтересовывать независимо от ценности самих объектов — часто приносила мне прямой вред, создавая врагов там, где для этого не было решительно никаких оснований. Особенно я страдал от случайных посетителей моих лекций, тех гастролеров, у которых напористость была часто обратно пропорциональна их учебе и прилежанию. Иной забредет, бывало, ко мне на лекцию, где я излагаю какого-нибудь Фому Аквинского или Шефтсбери, и — о ужас! — что же он слышит?! Он слышит проповедь католичества и восхваление папства, он слышит славословие лордам и проповедь английского дендизма. Пойди потом доказывай, что католический аристотелизм тебе претит и что лорды для тебя — главным образом только этнография. Правда, обрабатывая эти лекции для печати, я многое сократил и сделал более бледным, не столь «ярким» (о чем, конечно, не могу не жалеть), но, думается, даже и в этом виде мой курс вызовет немало недоразумений. Превратить, однако, его в тусклый перечень общеизвестных в науке материалов я совсем не считал возможным. Тогда не имело бы смысла его и печатать.

А.С.Хоцей

Мозг и сознание
(письмо В.В.Васильеву)

Уважаемый Вадим Валерьевич, я с интересом прочитал Вашу статью "Мозг и сознание: выходы из лабиринта" ("ВФ", 2006, № 1, сс. 67-79). Но изложенные в ней соображения меня не удовлетворили. На мой взгляд, Вы (равно как и критикуемые Вами зарубежные авторы) вообще проблематизируете вопрос, который по большому счёту не является проблемой. Все затруднения с его решением проистекают у Вас (и у упомянутых авторов) попросту из неточных представлений о сущности ментальных феноменов.

Центральным для Вашей статьи является вопрос об "отношении сознания и мозга", "соотношении ментального и физического" (с. 67), "функциональных схем, реализованных в мозге" и "ментальных состояний" (с. 68). Каково же это соотношение?

Что соотносится?
Прежде, чем браться за выяснение характера отношения каких-либо Х и У, необходимо ясно представить себе предметность самого соотносящегося. В нашем случае это значит — понять, что мы имеем в виду, употребляя, с одной стороны, слова "мозг", "физическое", "функциональные схемы", а с другой — слова "сознание", "ментальные состояния", "ментальное". Как же всё это следует понимать?

На мой взгляд, термины первой группы, взятые не сами по себе, а в контексте их взаимоотношений с терминами второй группы (речь, понятно, идёт о взаимоотношениях их значений и денотатов), означают на деле (если стремиться к точности и ясности выражений) не что иное, как: "строение (устройство, структурная организация) мозга".

Мозг (центральная нервная система, ЦНС), рассматриваемый не отвлечённо и внешним образом, а конкретно, "изнутри" (а только так мы и должны его рассматривать при выяснении его взаимоотношений с сознанием, а не с телом и прочей внешней средой: сознание есть "внутреннее дело" мозга), предстаёт перед нами именно как особым образом структурно организованная материальная система.

Толкуя о "физических" или даже "физиологических" предпосылках, основаниях ментального, мы (при адекватном, нередукционистском подходе к делу) имеем в виду вовсе не то, что мозг состоит ступенчато из элементарных частиц, атомов, молекул и клеток, не то, что происходящие в нём на этих уровнях процессы носят, соответственно, физический (в основном, электрический), химический и клеточный характер, не то, что тут тем самым "работают" законы физики, химии и физиологии клеток. Мы понимаем, что, несмотря на реальность всего перечисленного, ментальное к такому "физическому" и "физиологическому" не сводится, — оно появляется лишь на надклеточном уровне. То есть на уровне как раз собственного устройства мозга как целостного образования, а не простого случайного скопления нейронов. Выражаясь Вашими словами, "сознание — прерогатива скорее не мозга как такового, а его функциональной организации" (с. 68). (Впрочем, эта Ваша мысль сформулирована неудачно: согласно ей мозг как таковой есть нечто отдельное от его строения, то бишь как раз сводится лишь к пустому скоплению нервных клеток. Это какой-то рецидив "субстратного" подхода — в его традиционном ошибочном понимании. Неужели же, если свалить в кучу множество нейронов, то получится мозг? Мозг отдельно, его устройство отдельно? Так не бывает. Мозг "как таковой" только тогда и появляется и только там и есть, где налицо не одно лишь множество нейронов, но и некая их структурная организация. Последняя и делает кучу нейронов мозгом. А иначе его просто и нет. Точно так же, как бессвязное скопление атомов — не молекула, аналогичное множество молекул — не клетка, колония клеток — не организм и толпа людей — не общество).

Наконец, выражение "функциональные схемы, реализованные в мозге" вообще почти синонимически переводится в выражение "устройство мозга". Разве что во втором случае акцент делается на результате реализации схемы, на собственно строении мозга (или даже, лучше выразиться, — на собственно мозге как материальной структуре с особым строением), тогда как в первом — на схеме (на "проекте", "плане", "чертеже", "идее"), которая в нём реализована. Нас же должна интересовать, разумеется, не эта схема сама по себе (не "функциональная организация", отдельная от организуемого), а непосредственно мозг как особым образом устроенный "механизм".

Отсюда — резюмирую: первым "субъектом" исследуемого нами соотношения является строение мозга или, точнее, сам мозг как материальное образование, взятый в аспекте его устройства. Ибо в конечном счёте именно это устройство как-то (нам ещё предстоит выяснить — как) обусловливает бытие (и содержание) сознания. Говорить об отношении сознания к мозгу — значит прежде всего говорить о его отношении к устройству мозга.

Теперь обратимся ко второй группе терминов. В их числе термин "ментальное" является обобщающим, общим. И конкретные ментальные состояния, и сознание, интегрирующее, включающее в себя как указанные состояния, так и кое-что другое, — всё это, безусловно, входит в класс ментальных явлений (феноменов).

Выражением "ментальные явления" я и буду преимущественно пользоваться ниже. При этом специально обращаю Ваше внимание на то, что данное выражение вовсе не синонимично используемому Вами повсеместно выражению "ментальные состояния", которое (если понимать его буквально, строго) излишне узко. Ибо среди ментальных явлений встречаются не только состояния, но и, скажем, процессы.

Состояние — это такая определённость (характеристика) чего-либо, которая есть лишь постольку, поскольку она устойчива, не изменяется. Процесс же, напротив, представляет собой совокупность, последовательность, цепочку изменений; устойчивой, определённой, сохраняющейся здесь в лучшем случае может быть лишь направленность, тенденция этих изменений (но далеко не всякий процесс тенденциозен). В составе ментальных феноменов есть и то, и другое. К числу ментальных состояний, например, принадлежат представления, настроения и эмоции, которые именно существуют только в той мере, в какой они постоянны, сохраняются в своей определённости (на протяжении некоторого времени). Примерами же ментальных процессов выступают мысли: недаром продуцирование их мы и называем ПРОЦЕССОМ мышления. Каждая мысль представляет собой не статическое одновременное возбуждение какой-то группы нейронов, которое мы могли бы назвать её, этой группы, состоянием (таковы, повторяю, лишь другие "элементы" умственной работы мозга — представления, из которых, кстати, мысли и состоят, связями-"связками" которых они и являются; при том, что представления могут возбуждаться и сами по себе, по отдельности как друг от друга, так и от какой бы то ни было объединяющей их в совокупность мысли), — каждая мысль есть именно цепь динамических изменений, перемещение возбуждения, движущийся от нейрона к нейрону электрический импульс (или химическое вещество — медиатор). Мысль в её конечной завершённости и определённости есть цепь наследующих друг другу возбуждений, протянутая в пространстве (некоторой зоны коры мозга) и протяжённая во времени, есть не фиксированное состояние, а процесс смены состояний конкретных нейронов и целой их группы (групп). И при этом мысли без сомнения — суть ментальные феномены. В связи с чем я и считаю неправильным сведение ментального только к ментальным состояниям. Выражение "ментальные явления" в силу своей большей общности тут куда удачнее.

Продолжая эту тему, отмечу вдобавок, что мысли наравне с эмоциями (настроениями, представлениями и пр.) участвуют в формировании сознания. Отчего последнее тоже проблематично без оговорок определять как состояние мозга. Мы, конечно, привыкли рассуждать о пребывании кого-либо в сознании ("здравом уме и твёрдой памяти"), то бишь не в чём ином, как в некоем определённом устойчивом состоянии. Однако тут на деле речь идёт не столько о собственно сознании (с его содержательной стороны), сколько лишь о его "включённости" и внешних параметрах (здравость, нормальность и т.д.).

Содержанием же сознания Эго в каждый конкретный момент его существования является не просто то, что Эго "не спит", бодрствует, не находится под гипнозом и т.п., — содержанием тут выступает именно сам тот набор представлений, мыслей и переживаний, которые обнаруживаются в мозгу Эго в указанный конкретный момент. Надо различать: а) сознательное состояние Эго (находится человек в сознании вообще или нет, "включен" его мозг или "выключен"), б) состояние конкретного "включённого" сознания (нормальное оно или анормальное) и в) сознание как состояние (по характеру тех феноменов, которые определяют его конкретное содержание). В последнем смысле сознание состоит не только из состояний (эмоций, представлений), но и из процессов (мыслей).

Впрочем, этот экскурс в проблематику феномена сознания сделан мной лишь к слову. За термином "сознание", к сожалению, скрывается слишком сложная реальность, чтобы пытаться определить его наскоком. Тем более, что мне здесь это, в общем-то, и без надобности. Ниже я даже постараюсь по возможности не употреблять слово "сознание". Большого ущерба выяснению характера интересующего нас отношения это не причинит. Потому как отношение сознания к строению мозга в принципе (в главном) тождественно отношению к последнему любого элементарного ментального явления. Ведь сознание во многом и есть не что иное, как комплекс, "сумма", система данных элементарных явлений (о чём пишете и Вы на с. 77). Соответственно, для решения нашей задачи достаточно рассмотреть отношение к строению мозга (к мозгу, как особому устройству) именно элементарных ментальных феноменов: скажем, мыслей и эмоций.

Отношение мозга и ментальных явлений
Указанная проблема, насколько я понимаю, в нейрофизиологии решается следующим образом. Мозг (ЦНС), как уже отмечено, есть материальная система, характеризующаяся определённой структурной организацией своих элементов.

Элементами же этой системы выступают исходно нервные клетки (я опускаю защитные, питающие и прочие обслуживающие "механизмы"), затем — на втором уровне — различные, состоящие из нейронов, специализированные на конкретных функциях (и, соответственно, обладающие особыми строениями) подсистемы-блоки — гипоталамус, таламус, мозжечок, гиппокамп, кора (со всеми её также специализироваными старыми и новыми зонами) и т.д. Ну и, наконец, собственно мозг (ЦНС) в целом как конечное образование ("мозг как таковой") есть скоординированная, взаимосвязанная, иерархически (с доминированием новейших отделов) кооперирующаяся система всех этих подструктур, работающих сообща, как единый "механизм". (Естественно, я описываю всё сие крайне грубо, излишне не детализируя: тут важен принцип, а не детали).

А что такое ментальные явления? Да не что иное, как те или иные возбуждения (под коими я понимаю не только электрическую, но и химическую активность-реактивность) отдельных участков (структур) мозга, возникающие в них в ходе их работы. Подчёркиваю — именно работы: в виду имеется вовсе не та постоянная спонтанная электрическая активность (выражающаяся в испускании альфа, бета и, насколько я помню, — в состоянии сна — гамма-волн), которая попросту отличает живой (но покоящийся, не работающий "по специальности", то бишь не занимающийся непосредственно управлением организмом) мозг от мёртвого.

Так вот, указанные рабочие возбуждения тех или иных зон (подсистем, отделов, участков) мозга и есть в действительности то, что мы осознаём в качестве наших мыслей и переживаем в виде эмоций. То бишь это и есть ментальные (умственные и — более обще — психические) явления в их непосредственной материальной данности, воплощённости.

При этом само собой понятно, что сии явления-возбуждения, с одной стороны, имея своими источниками какие-то внешние воздействия на мозг (а, точнее, на те или иные его зоны, ибо на этапе исходного восприятия воздействий извне и реакции на них мозг ещё не выступает как единое целое), поступающие как из среды, так и от внутренних органов тела, с другой стороны, детерминируются как раз не чем иным, как устройством, структурной организацией мозга, а, точнее — его подсистем. Именно особые строения указанных подсистем в конечном счёте ответственны за то, что они (эти подсистемы), во-первых, избирательно реагируют на те или иные типы воздействий (каждая — на своё), а во-вторых, возбуждаются при этом особым образом — не только в плане локализации и конфигурации конкретного возбуждения, но и в плане его типа (скажем, в виде электрических импульсов или особых — то есть тоже различающихся между собой — химических преобразований-реакций). Строение же мозга в целом ответственно за координацию, увязку, кооперацию указанных особых деятельностей его подсистем, за то, что все эти отдельные имеющие в них место быть процессы возбуждений и состояния возбуждённостей связываются между собой, группируются в некую целостную совокупность, представляющую собой содержание конкретного сознания индивида. Такова связь материи и духа, мозга и сознания; так выражается обусловленность эмоций и мыслей строением соответствующих (отвечающих за конкретные эмоции и мысли) участков мозга. Конкретика определённых ментальных явлений "внутренним образом" отражает не что иное, как строение тех отделов (участков) мозга, возбуждениями которых данные явления и выступают ("внешним образом", повторяю, к этому делу причастны также и специфические стимулы-сигналы, к реакции на которые — в виде указанных возбуждений — и приспособлены те или иные отделы).

Вот так, вкратце, согласно данным современной науки (во всяком случае, в моём их понимании), соотносятся ментальные явления (мысли и эмоции) и мозг. Первые суть особые (начиная уже с их локализации) возбуждения второго.

Деятельность или продукт деятельности?
А как представляете себе это отношение Вы, как понимают его разбираемые Вами авторы? Увы, иначе. В этом плане уже с самого начала статьи настораживает фраза: "Большинство современных авторов убеждено, что сознание в той или иной степени является продуктом мозга (при том, что меньшинство не признаёт даже и этого, склоняясь к версии "духа, витающего над водой"" — А.Х.)" (с. 68). Разве тут можно употреблять термин "продукт"? Это желчь — продукт печени. Но мысли и эмоции не являются продуктами деятельности мозга. Ибо они суть не что иное, как сама эта деятельность. Выражающаяся как в "бегущем", так и в "стоячем" возбуждении тех или иных участков мозга. Мысль есть "бегущая строка" в особой (как полагают, ассоциативной) зоне коры. Эмоции суть активные, рабочие состояния (работа) ряда других отделов мозга (так, стимуляция задних областей гипоталамуса вызывает ярость у кошек и обезьян). Ни то, ни другое не является продуктом деятельности указанных отделов. Продукт деятельности чего-либо — это по определению всегда нечто отдельное от этого "чего-либо". А деятельность не бывает отдельно от действующего: она и есть собственно действия действующего, то, что "делает" его действующим, непосредственно сама его работа, функционирование.

Вот строение мозга, конечно, не есть его деятельность, возбуждённость, работа. Строение имеется не только у работающего, но и у покоящегося и даже у мёртвого мозга (пока он не разложился и не перестал быть пусть мёртвым, но всё-таки мозгом). Строение мозга (а, точнее, сам мозг с его структурной организацией) вполне может существовать (а тем более — рассматриваться) отдельно от какого бы то ни было его возбуждения. Но зато возбуждение не может быть самостоятельным, обособленным в отношении бытия и строения того, что возбуждено. Строение мозга, во-первых, определяет саму возможность (обратите внимание — только возможность!), а при наличии соответствующего внешнего раздражения — и неизбежность его возбуждения (обратите внимание — действительность возбуждения задаётся не собственно устройством мозга, а воздействием на него извне). Устроенное иначе, по-другому, не возбуждалось бы от данного стимула; устроенное ТАК, напротив, не может не возбуждаться. Характер конкретного возбуждения, во-вторых, напрямую обусловливается характером строения активирующегося отдела мозга (каждый из этих отделов не только возбуждается особым стимулом, но и возбуждения его своеобразны).

Повторяю ещё раз: мозг (с его определённым строением) может существовать (и рассматриваться) отдельно от его деятельности (как фундамент может существовать без надстройки), но его возбуждения никак не существуют (и даже не могут рассматриваться) отдельно и независимо от мозга с его строением (как надстройка не может существовать без фундамента или же быть в своих очертаниях независимой от его очертаний). И данное отношение строения мозга и его возбуждённости (зависимость возможности и характера второй от характера первого) никак не тождественно отношению производителя и его продуктов. В последнем случае налицо отношение порождения (породил и разбежались), а не постоянно поддерживающегося обусловливания одного другим. Отмечу также, что оба эти отношения — (1) порождения и (2) обусловливания возможности и типа деятельности устройством действующего — не тождественны и (3) каузальному, то есть причинно- следственному отношению. А то Дж.Сёрл (в Вашем изложении) позволяет себе утверждать, что "ментальные состояния являются каузальными порождениями мозга" (с. 68), смешивая воедино (сваливая в одну кучу) три эти совершенно разных типа отношений. При таком "понимании" дела запутаться в "концептуальных трудностях" (с. 68), конечно, пара пустяков.

Правда, здесь следует сделать некоторое пояснение. Строение конкретного отдела мозга и его (этого отдела) работа (деятельность), конечно, соотносятся не так, как производитель и продукт его деятельности (что распространяется и на соотношение мозга и сознания в целом). Но в то же время различные обособленные подструктуры мозга, разумеется, взаимодействуют между собой и, в том числе, таким образом, что деятельность одних из них является в своём роде как бы "производительной" в отношении деятельности других. Скажем, возбуждение зрительных рецепторов запускает работу зрительной зоны коры (а через связи последней со слуховой и тактильной зонами — и эти последние); некоторые особые мысли, касающиеся прежде всего оценки положения индивида в среде, порождают у данного индивида чувства либо умиротворённости, радости, либо дискомфорта, уныния. То бишь выступают стимулами- сигналами, возбуждающими те или иные "эмоциональные" отделы. Можно ли в данных случаях утверждать, что возбуждения вторых отделов являются продуктами деятельности первых? В буквальном смысле слова "продукт" — нельзя. Во-первых, продукт — результат иного типа деятельности, чем простое преобразование одного возбуждения в другое. Мысль в приведённом примере не вырабатывает, не производит эмоцию сама по себе, а лишь запускает работу соответствующего отдела мозга, "включает" его. Во-вторых, продуктами вообще могут быть только вещи, а не действия, материальные "тела", а не их деятельности. Соотношения деятельностей, действий описываются терминами "причина" и "следствие", а не терминами "производитель" и "продукт" (промежуточно-нейтральным, то есть своего рода обобщающим является тут — в отношении терминов "следствие" и "продукт" — термин "результат". Результат какой-либо деятельности может быть представлен как в событийном, так и в вещественном виде).

Наконец, даже если, вопреки всему изложенному, счесть возможным употребление в вышеописанных контекстах термина "продукт", то это вовсе не те контексты, о которых идёт речь у нас: мы обсуждаем не внутренние взаимоотношения подструктур мозга (их деятельностей), а отношение материи и духа вообще, мозга (как особым образом устроенного материального образования) и сознания (ментальных явлений). Которые соотносятся именно лишь как работник и его работа (деятельность).

Котлеты (ментальное) отдельно, мухи (физ. процессы) отдельно?
Другая цитата: "современные авторы" "исходят из" "тезиса о зависимости ментальных состояний (ментальных явлений — А.Х.) от физиологических процессов" (с. 68). Это тоже весьма сомнительная, двусмысленная позиция. Запутывающая, вводящая в заблуждение. Ни собственно ментальные СОСТОЯНИЯ, ни тем более ментальные процессы не зависят от протекающих в мозгу физиологических процессов. Поскольку попросту сами и являются таковыми. Как буквально (для мыслей как бегущих от нейрона к нейрону возбуждений), так и "в переносном" смысле (для настроений, представляющих собой "стоячие" возбуждения, то бишь рабочие состояния соответствующих зон: ведь эти возбуждения тоже суть не что иное, как физиологические процессы деятельности нервных клеток, просто постоянно воспроизводящиеся, поддерживающиеся в своей идентичности — скажем, постоянством их стимулирования извне или собственной инертностью). Подлинная зависимость обнаруживается лишь между СТРОЕНИЕМ мозга и протекающими в нём физиологическими процессами (ментальными явлениями).

Мой мозг сам по себе, "Я" сам по себе?
Третья цитата (касающаяся аргумента Ламетри и Пристли): "опыт свидетельствует о зависимости ментальных состояний от состояний мозга, и самым простым объяснением этой зависимости будет признание того, что мозг порождает их" (с. 68). Опять зависимость, опять порождение! Да сии ментальные состояния и есть прямиком не что иное, как указанные состояния мозга (выражаясь Вашим языком). От которых они якобы зависят и которыми якобы порождаются. Эти "два" предмета вовсе не существуют раздельно, а суть лишь две стороны одной медали, то бишь, ещё точнее, две явленности, данности нам одного и того же. Просто в одном случае мы наблюдаем "ЭТО" как особое состояние (возбуждённость) определённого участка своего мозга (с помощью электродов и иных приборов, регистрирующих его электрическую и прочую активность), а в другом — "регистрируем" эту же возбуждённость "вживую", непосредственно испытывая её в качестве некоего своего переживания или мысли. Определённое состояние (или, для мысли — совокупность сменяющихся состояний) какого-то отдела моего мозга и есть на деле не что иное, как определённое моё переживание — радость, горе (или конкретная мысль: "Где бы перекусить?"). Это и есть моё ментальное состояние собственной персоной — в его непосредственном материальном воплощении (а ни в каком другом оно и не существует).

Подумайте сами: на каком таком основании мы вдруг заключили, что наши ментальные состояния (эмоции и т.п.) ЗАВИСЯТ от состояний нашего мозга? Только на том, что первые всегда наблюдаются (обнаруживаются) совместно, одновременно со вторыми. Где одно, там непременно и другое. Но из этого отнюдь не вытекает зависимость одного от другого (да к тому же ещё и обязательно сознания от мозга: а почему бы и не наоборот?). Эту "связанность" (а, точнее, совместную обнаруживаемость) можно объяснить и иначе. Например, представив себе её обусловленной чем-то третьим (вселенской гармонией Лейбница, действиями Бога или общей материальной причины). Наконец, сию совместную наблюдаемость ментальных явлений и возбуждений мозга можно истолковать и так, что это — одно и то же, просто данное нам посредством разных "рецепторов", наблюдаемое с различных позиций. И именно так обстоит дело в действительности! То, что наблюдая у себя определённую эмоцию (попросту — переживая её), мы одновременно фиксируем и определённое состояние (возбуждение) какого-то участка нашего мозга, свидетельствует именно о том, что одно и есть другое, а вовсе не о том, что второе как-то порождает первое. Мой работающий мозг — это и есть моё психическое "Я" (я вообще не существую отдельно от своего мозга и тела); конкретные состояния (возбуждения) различных участков этого мозга — суть мои ментальные состояния. Пора уж освободиться, наконец, от аллюзии с колебаниями воздуха (и т.п.), каковые действительно порождают в нас звуковые ощущения, то есть материально — как раз особые состояния слуховой зоны коры мозга. Ведь сам-то мозг не внешен человеку (подобно указанным колебаниям): он и есть этот человек собственной персоной. Состояния мозга не порождают у человека ощущения или переживания, а и являются непосредственно этими ощущениями и переживаниями — в их материальной ипостаси.

В том, по-видимому, и коренятся все затруднения "современных авторов" с уяснением отношения мозга и сознания, что они (эти авторы) почему-то представляют себе Эго человека существующим отдельно от его мозга. Это ошибка. Психическое "Я" "отдельно" только от покоящегося, отключённого мозга (естественно, вместе со всем его устройством). Вот эта-то "бросающаяся в глаза" "отдельность" психического от "материального субстрата", наверное, больше всего и смущает (не распространяясь уже о том, что многие и вообще сводят указанный "субстрат" лишь к скоплению нейронов — а почему не молекул, атомов и далее? — полагая организованные взаимодействия этих нейронов, делающие их особой целостностью, новым "субстратом", чем-то посторонним делу). Однако я недаром взял тут слово "отдельность", равно как и выражение "бросающееся в глаза", в кавычки. Они (это слово и это выражение) в данном контексте совершенно неуместны. Потому как при покоящемся мозге никакого Эго попросту и нет: его бытие здесь лишь потенциально. А то, чего актуально нет, не может быть отдельным или являться предметом наблюдения (бросаться в глаза). Тут "наблюдается", если опять же можно так выразиться, только его отсутствие. Так что, повторяю, в указанной ситуации не обнаруживается никакой отдельности психического от материального (сознания от мозга). За неимением этого психического.

Эго актуализируется, появляется ("просыпается") лишь с "включением", запуском мозга (относительное значение тут имеет ещё и наполненность данного мозга знаниями, то бишь развитость, сформированность Эго). И оно (Эго) ни в коей мере (ни минуты, ни в каком виде) не существует отдельно от данного работающего мозга. Ибо оно и есть на деле этот работающий мозг. И всё то, что мы осознаём или переживаем в качестве конкретных проявлений своей психики, своего "Я", суть не что иное, как те или иные возбуждения различных участков наших мозгов.
...